Кончается день. Отблеск вечерних огней гуляет по озеру. Смыкаются глаза усталых зверей.
Я ухожу из зоопарка последним. «Прощевай, — говорит сторож Митрич, захлопывая калитку. — До следующего воскресенья».
— Прощевай, — машу я ему ручкой.
Тоже, скажу вам, экспонат. И чего крокодил бездельничает?
КАК Я СТАЛ КЛЯУЗНИКОМ
Мне раньше от одного слова «кляуза» дурно становилось. В голове ей-ей шумело. И люди, что их сочиняют, ну какими-то не нашими казались. Чужими.
Сейчас ничего. Привык. Сам такие штучки кропаю — позавидуете.
А началось так.
Слесарничаю, как обычно, на своем сборочном участке. Детальки скрепляю, болтики, шайбочки. Смотрю — гаечка М5 кончается. Хоть и не дефицит, а, замечу, — работать без нее нельзя.
Я к бригадиру: — Семеныч, гайку М5 подбрось.
Семеныч прикинул и развел руками: — Все верно, Гришутка. Только мое дело — сторона. Пойду за ними, а Макарыч — выговор за отлучку. Знаешь что: накапай на меня мастеру. Я-то всегда отговорюсь. А он мне один звук — я тебе гайки.
Я, понятно, ни в какую. Он меня уламывать:
— Гайка кончится — завал. Весь цех станет. Капни. Как сына прошу, как внука.
Отправился к Макарычу. Покраснел весь, натужился и на Семеныча капнул.
Макарыч заглянул в ящик, почесал за ухом и задумчиво отреагировал.
— Согласен, Гриня. Гаек на неделю не хватит. Да видишь, в чем закавыка: цех-то у нас на новой территории, а склады на старой. Пошлю, а вдруг кто-то возражает. Скажет, распыляешься, не тем занимаешься. Знаешь что: ты на меня начальнику цеха стукни. Он распоряжение, я тут как тут.
Опять я заартачился. Он прямо в слезы:
— Умоляю тебя, — говорит, — жалуйся. Без гайки — зарез. Как родственника прошу. Как мужа сестры. Как деверя любимого.
Утром иду к начальнику. Стукнул на Макарыча, как договорились, и доложил обстановку с гайкой.
Начальник вник, разобрался и стал какой-то скучный. — Твоя правда, Григорий Петрович: с гайкой туго. Но сниму машину — не поздоровится. Пиши лучше на меня докладную. Смело. Принципиально. Мне прикажут, я мигом.
Начальник у нас напористый. За стол сажает, бумагу кладет, ручку достает.
— Не стесняйся, — подбадривает, — прояви сознательность. Гайки во как нужны!
Составил докладную. Жду результата. Вызывают к главному инженеру.
— Все точно, — говорит инженер. — Посылал заместителя: гайка на исходе. Но ответственность, голубчик, за ее доставку не возьму. План горит. Ни одного человека лишнего. Иди к директору. Сделай такое одолжение. Выручай производство. Как близкого человека умоляю, как дедушку с материнской линии.
Вторые сутки не работаем, «козла» забиваем.
— Ничего, — успокаиваю я. — К министру записался. Он пробьет гайку.
— Да я тебе без министра, — заявляет Валерка-электрокарщик, — за полчаса хоть тонну приволоку.
На дубль-шесть кончает, педаль нажимает.
И приволок.
Вчера меня назначили бригадиром. И надо же — приходит ученик слесаря:
— Петрович, гайка М5 кончается.
А я ему автоматически:
— Ответственность, Васятка, на себя не возьму. Жалуйся — проявляй сознательность. Как приемного племянника прошу. Как любимого деверя.
КИНОКАРЬЕРА
Рассказ киношника
Приехал в город. Устроился парикмахером. В гостинице. По четным — я. По нечетным — дядя Миша. Если б трудился ежедневно, может, ничего не случилось. А так сутки свободен. Скучно. Маешься. Ищешь приключений.
Брожу однажды прекрасным нечетным днем, смотрю — на углу толкучка. Подхожу. В центре знакомая прическа. Вот уж кто мне всем обязан. Волосы из проволоки — ножницы гнутся. Кроме меня, наверное, никто стричь не берется. Заметил, подморгнул.
— Фамилия? — орет мне.
— Петя Птицын, — выпаливаю я с опаской.
— Годитесь, — говорит. — Сегодня к семи у ворот киностудии.
В семь собралось человек десять. Мой клиент объяснил:
— Снимаем любовную сцену на верблюдах. Получайте реквизит — и на площадку!
Переодеваемся, разговариваем. Все люди бывалые. Снимаются регулярно. Во всех тонкостях разбираются. Посплетничали о Феллини, пожурили Росселини, похвалили Антониони, поспорили об Уэлсоне. «А ты, спрашивают, что молчишь? Как с верблюдом обращаться будешь? По системе Немировича-Данченко?»
Я честно признался, что с Немировичем-Данченко не знаком. Может, он тоже мой клиент, а может, по нечетным у дяди Миши бреется. Верблюда же не боюсь. Обыкновенная лошадь, только горбатая, его за такое уродство жалеть надо.