На зов хозяина, торопливо хлопая крыльями, сбежались куры и принялись клевать пшеничные зерна.
– Это все наши? – спросила Нехама.
– Наши, наши! – весело подтвердил Танхум. Увидев чужую рыжую курицу, он стал отгонять ее:
– Киш-киш-киш! Пропади ты пропадом!
Танхум с удовольствием наблюдал, как куры – его куры! – жадно клюют, и он подсыпал им еще немного пшеницы. Затем он направился в хату, Нехама следовала за ним по пятам.
Как ни тяжко было Танхуму сразу после свадьбы разлучиться с молодой женой, он все же решил, не откладывая, зайти к кому-нибудь, чтобы договориться о совместной пахоте.
– Боюсь, что прозеваю компаньона, – как бы оправдываясь, сказал он Нехаме. – У меня пока еще своего плуга нет, нужно с кем-нибудь спариться, а то останусь на бобах.
– Ну, иди, иди, – ласково сказала Нехама. – Только долго не задерживайся!
– Постараюсь.
Белое круглое лицо Нехамы покрылось румянцем, и она смущенно опустила глаза.
«Он мой муж», – с радостью внушала она себе, и от этой мысли все в доме вдруг стало ей близким и дорогим.
Танхум подошел к жене, нежно обнял ее и поцеловал. Она склонила голову и прижалась к его груди.
Несколько подвод, громыхая плугами и боронами, стремительно промчались мимо их дома. Жмуря глаза, Танхум поглядел на залитое солнцем окно.
– Жалко день терять, – спохватился он. – Пахать надо!
Сегодня днем он впервые припадет к черной груди земли с такой, же страстью, с какой прижмется ночью к груди молодой жены. Земля благословит его труд богатым урожаем и принесет в дом обилие, а она, жена, родит ему здоровых детей, чтобы они, когда вырастут, трудились на этой земле.
Танхум немного покрутился на улице, зашел в один двор, в другой, но никого не встретил.
«Надо ехать прямо в степь», – решил он.
Не заходя в дом, он пошел в конюшню, вывел лошадей и начал их запрягать.
– Еду в степь. Все уже давно там. Присмотри тут за всем, – сказал он жене, вышедшей во двор. – Гляди, чтобы все тут было в порядке.
Он положил на подводу мешок половы, немного отрубей, овса, сзади привязал ведро, огляделся вокруг, не забыл ли чего, и поехал в степь.
Кругом кипела работа. «Все заранее договорились, кто с кем будет пахать. А где я теперь найду компаньона? – думал он. – Разве только среди тех, у кого пахота не спорится, лошади пристанут и им нужна будет помощь, или среди опоздавших, как и я, не успевших с кем-нибудь договориться. Но как найти таких в степи? Будь у меня плуг, на кой черт они бы мне все понадобились? Мои лошади и сами потянули бы его. Такие справятся за четверых, а то и за шестерых…»
Проезжая мимо пахарей, Танхум заметил, как они смотрят на его лошадей. Какой-то низенький, худенький колонист, пахавший у самой дороги, с завистью сказал своему компаньону, шедшему за плугом:
– Ну и повезло же человеку… Еще как повезло… Шутка ли, такое богатство привалило! Такое приданое! Давно таких лошадей не видал…
– Орлы! Смотри, как летят! – крикнул кто-то издали. Танхум назло всем гнал лошадей во весь опор. Пускай они завидуют! Пускай лопнут от зависти!
Подъехав к отцовской земле, где в прошлом году была толока8, Танхум остановился. Он решил пока что вспахать хотя бы несколько десятин, которые Юдель Пейтрах еще не успел захватить в свои руки. А когда он окрепнет, станет на ноги, он отберет у Юделя всю землю своего отца.
«Отец уже все равно не сумеет ее обработать, – думал он. – Рахмиэл и Заве-Лейб голыми руками, без лошадки и без семян для посева, тоже ничего не смогут делать с ней. Выходит, что земля все равно будет пустовать, бурьяном зарастать, только суслики будут на ней плодиться. А у меня земля зацветет, заколосится».
Желая убедиться, действительно ли это отцовская земля и не ошибся ли он, Танхум оглядел все знакомые с детства приметы, пересчитал число гонов от околицы до того места, где была в прошлом году толока. Да, эта земля принадлежала отцу.
Вдруг откуда-то появился всадник. Он медленно ехал на неоседланном коне, держась руками за гриву. Когда он подъехал ближе, Танхум узнал в нем Гдалью Рейчука. Его черные глазки на маленьком, смуглом от загара лице возбужденно сверкали.
– Нашлась моя кобыла! – издали кричал он. – А я уж потерял надежду найти ее!
Подъехав к Танхуму, Гдалья соскочил с лошади. Увидев кобылу, лошади Танхума заржали, будто узнали ее. В ответ и та заржала.
– Ах ты Красотка! – ласково поглаживая свою кобылу, приговаривал Гдалья. – Почему же ты удрала от меня? Разве я тебя чем-нибудь обидел? И в такую горячую пору, в разгаре жатвы, взяла да исчезла. Хорошо хоть, что к пахоте отыскалась. Кажись, скотина, бездушная тварь, а стосковалась по мне. Только увидела меня – заржала. Обрадовалась, как ребенок… Стой, стой, Красотка!