— Ах! — как бы удивляясь, воскликнула Манюня — Маша и больше ничего не сказала, только вздохнула.
И в лад ей вздохнуло в воздухе, и лес встряхнул в своих кудрях взрослых птиц и взъерошенных птенцов.
Но Слава не обратил на это никакого внимания. Он громко сказал:
— Еще по одной — и купаться! — Видно было, что он здесь законодатель.
Слава сел на свое место, по левую руку от Александра Антоновича, и спросил тихо, для него одного:
— С тебя еще не съехало?
Тот отрицательно покрутил головой, по-прежнему неопределенно усмехаясь.
Дальше Слава говорил словно чревовещатель — у него даже губы не двигались:
— Глупо. Что будет с Леной?
Александр Антонович поглядел на него с таким наклоном головы, будто у него болела шея, и впервые вымолвил несколько слов кряду:
— Конфискация? У тебя еще много есть.
— Но не будет, если ты не очухаешься, — зло ответил Слава.
Тут в их беседу вмешалась Маша-Манюня, как видно, все-таки слышавшая тихий разговор:
— Давайте, мальчики, конфискуем у Нинки «Наполеона». — Она показала пальцем на более яркую блондинку, перед которой стояла большая черная бутылка коньяка.
— Машка, ты уже хороша, — лениво возразил Слава. — Не выступай.
— Подумаешь, конфискация! — Она пожала плечиком. — У Видя дома этих пузатых бутылок — в кегли играть можно.
Рыжий Володя крикнул своим грубоватым баритоном:
— Купаться, черт вас побрал! — И нежно добавил для своей яркой темноволосой соседки: — Пойдем, Танюша?
Слава, закурив сигарету, молвил:
— Землянички поискать, что ли? — И медленно побрел в глубь орешника, огибая стоявшие на поляне автомобили.
Все встали. Манюня взяла безразличного Александра Антоновича под руку и повела его по тропинке вправо — тропинка эта, как и остальные, выводила к реке, но чуть дальше, метров за сто.
Виль рядом с Ниной и Володя в обнимку с Танюшей пошли прямо.
Они спустились- на узкий песчаный пляж. Володя поболтал ногой в воде и закричал:
— 0-го-го-го-го!
— Ты что, дурной? — возмутилась Танюша,
— А ты сама попробуй. Она окунула в воду руку.
— Правда, как лед.
Они не удивились, что вода холодная, хотя жара стояла, пожалуй, градусов под тридцать. Все в городе знали, что Маленькая река рождается из ключей и вода в ней всегда намного холоднее, чем в Большой. Весна этим годом выдалась поздняя, и понятно, что Маленькая еще не успела прогреться. Четверо вернулись к скатерти-самобранке и продолжили застолье. Никто не заметил, сколько прошло времени — может, минут двадцать, — но вдруг с той стороны, куда удалились Александр Антонович и Манюня, донесся громкий вскрик. Они прислушались, но всё было тихо. А еще минуты через две на тропинке появилась Манюня. Она была растеряна и дышала тяжело.
— Скорей, там Саша… — охрипшим голосом сказала она, подходя.
— Ему плохо. Вскочивший Виль потряс ее за плечи. — Что с ним? — Не знаю. Упал и не дышит, — ответила Манюня. — Где он?
— Там, на пляже, у воды! — Ноги у Манюни неожиданно подкосились, и она мягко шлепнулась на траву.
— Черт, нажрется всегда как свинья, — в сердцах сказал Виль и с раздражением обернулся к Нине и Танюше:
— Да помогите же вы ей!
Нина виновато развела руками:
— А что мы должны делать? Но Танюша оказалась находчивее. Взяв из-под куста бутылку «Боржоми» и умело открыв ее, она прямо из горлышка облила лицо Манюни. Та села. на траве и долго терла глаза, тихо постанывая.
— Идти можешь? — спросил у нее Володя.
— Могу-у-у, — простонала Манюня.
— А где Славка? — не обращаясь ни к кому в отдельности, спросил Виль.
И, словно услышав его вопрос, на поляне, где стояли автомобили, появился Слава. Последние метры он преодолел бегом.
— Что случилось? — Он сразу оценил ситуацию. — Где этот. старый алкоголик?
— Она говорит, — Виль кивнул на Манюню, — на пляже.
— А ну вставай, — приказал Слава. Он взял ее под одну руку, Виль под другую, и вся компания поспешила к реке. Манюня привела их на пляж, на то место, где Маленькая делала крутой изгиб. На песке были отпечатки босых ног — их, впрочем, сразу затоптали так, что похоже стало, будто пляж перекопали лопатой. Но Александра Антоновича на этом пляже не оказалось.
— Ты уверена, что здесь? — спросил Слава. Манюня покааала пальцем в угол, где в пляж упиралась отвесная глиняная стена обрыва.
— Он тут лежал.
Долго они молчали, шестеро в купальных одеяниях, молчали, не глядя друг на друга, и за время этого молчания совершенно протрезвели. Наконец Слава спросил у Манюни:
— Он плавать умеет?
— Откуда я знаю?! — визжащим голосом ответила она.
— Может, в лесу гуляет? — предположил Виль.
— А может, она путает, может, он в другом месте лежит?
Они обшарили все пляжи, потом ходили по лесу и громко звали Александра Антоновича. Но он не откликался. На этом кончилась сладкая сказка для взрослых. Начиналась горькая строгая проза. Вернувшись к машинам, все быстро оделись. Виль, заткнув пробкой недопитую черную бутылку, отдал ее Нине. Из остальных бутылок вылил остатки на траву, побросал пустую посуду на скатерть, завязал скатерть углами крест-накрест со всем, что на ней было, и положил разноцветно промокший узел в багажник своего «Жигуленка», сказав Нине мимоходом: «Выбросим по пути». Потом Слава велел женщинам садиться в машины, а Виля и Володю отозвал в сторону и спросил:
— Что будем делать?
— Надо заявлять в милицию, — сказал Виль.
— Это ясно. Кто будет заявлять?
— По-моему, женщин нечего мешать, — сказал Володя. — Пойдем втроем.
Слава сказал: — Мне не с руки. Я же нездешний. Начнутся вопросы…
— Брось трепаться! — неожиданно взорвался Виль, и Слава сразу утерял вид законодателя.
— В чем я треплюсь? — Тебя у нас каждая собака знает. Ты этому Перфильеву лучший друг… Ты его и сюда сам привез… Чего ж юлишь?
Слава посмотрел на Виля в упор. — Ладно. Тогда едем все.
Теперь настала очередь юлить Вилю. — Не могу же я Нинку в милицию тащить… — Верно, — поддержал его Володя. — Что же предлагаете? — спросил Слава. — Как объясним? Мол, вчетвером мальчишник устроили? Кто поверит? — Зачем? — возразил Виль. — Есть Манюня. А у нее никого, одна бабка. — Значит, всё на одну Манюню валим?
— Она с ним была. И она же его последняя видела. Это важно, — со значением уточнил Виль.
Слава немного подумал, опустив голову. — Ну что ж, пусть будет так. Виль сел за баранку в синий автомобиль, Володя — в гороховый, Слава — в белый, на котором был московский номер. В таком порядке они и тронулись. Слава посмотрел на притихшую Манюню-Машу, сидевшую рядом.
— Проверь, есть там деньги? Все равно пропадут.
Он имел в виду одежду Александра Антоновича — синий пиджак и серые брюки, лежавшие под рубахой на заднем сиденье. Манюня перегнулась, взяла пиджак. В левом внутреннем кармане она нашла служебное удостоверение, расческу в чехольчике из тисненой кожи и блокнот в переплете из зеленого сафьяна. В блокноте между страницами лежала пачка новеньких пятидесятирублевок. Слава взял блокнот.
— Про это молчок. Манюня прокричала ему в ухо:
— Сволочь!
Слава выдернул из блокнота деньги, правой рукой, держа левую на руле, открыл сумочку Манюни, сунул в нее пачку, защелкнул и, не глядя на Манюню, ударил ее костяшками кисти по губам, ударил больно, не шутя. Машина вильнула на узкой и ухабистой лесной дороге, послышался какой-то хрустальный хруст, и Слава резко затормозил. Выйдя и осмотрев капот и радиатор, он чертыхнулся: его угораздило въехать левой фарой в сук, торчавший из ствола высокой ели. Фара вдребезги, лампа тоже. Но в целом пустяки. Этот сук мог бы торчать и на уровне ветрового стекла… Слава сел за руль, сунул в карман лежавший на сиденье блокнот, и они поехали дальше. Перед выездом на шоссе он сказал задумчиво и как будто с догадкой, только что пришедшей на ум: