— Умница моя! На лету схватываешь!
— А с этим что делать?
Тинка двумя пальчиками брезгливо взяла пистолет.
— Выбросим в речку по дороге. Он свое уже отстрелял!
Завернув пистолет в шелковый шарф хозяйки, Михаил засунул его за пазуху. После подогнал фургон под самое крыльцо, куда надрываясь, что есть силы, закатили длинные свертки, бывшие когда-то Алевтиной и Ником.
— Надеюсь, на пути не встретится ни одна собака, — вместо напутствия пожелала Тинка.
— Ночью все собаки спят, — поддержал ее Михаил, прыгая за руль.
Отъехав от базы на приличное расстояние, они свернули на грунтовую дорогу и «поскакали» по незнакомой местности, пока не оказались в глухом безлюдном месте. Вдали виднелись полуразрушенные избенки заброшенной деревушки, заросшей ивняком и высокой травой.
- Что ты задумал? — со страхом в глазах произнесла Карина.
— Так, костерок соорудить. А ты что против?
— Не хотела бы я, чтобы меня хоронили подобным образом.
Отвернув крышку канистры с бензином, Михаил плеснул в самую гущу пламени.
— Обидно, конечно, что без почестей и красивых слов, но поверь, по этим двоим никто не станет слезы лить.
— Я не хочу на это смотреть!
Карина с омерзением отвернулась. Едкий дым, клубами закружившийся вокруг, попал в глаза, защекотал в носу, выбивая слезу.
— Не замечал прежде у тебя сентиментальных наклонностей. У каждого своя судьба. Ник, например, нисколечко не раздумывал, когда по указке Алевтины убирал одного за другим неугодных «бракованных» бойцов. На завтра на их месте могла быть ты, — убедительно сказал Михаил, выставляя вверх указательный палец.
Украдкой, чтобы Михаил не заметил, Карина рукавом вытерла горячую слезинку:
— Неправда. Ты специально на него наговариваешь. У вас с первого дня не сложились отношения.
— Ты права. Я нюхом учуял, как в его жилах кипит отравленная кровь. Знаешь, такой особенный запах, ни с чем не спутаешь: резкий, трупный. Про таких у меня особое мнение.
— Какое?
— Стервятник.
— Птица?
— Скорее — определение, разновидность личности. Действует исподтишка, не брезгует падалью. Главная страсть — пожирание чужой плоти. И в прямом, и в переносном смысле.
— Мерзость.
— Даже я опасался к нему приближаться. Он, видишь ли, метки свои на людях ставил, вроде клейма.
— Как ты думаешь, за что он Алевтину? Со стороны казалось, что у них близкие, приятельские чувства. Шептались, интриги против всех строили. Они, как никто другой стоили друг друга. Из них получилась бы прекрасная пара.
— Ага! В лучших традициях криминальных сводок, — буркнул Михаил, ковыряя палкой в разгоревшемся пламени.
— Ты увиливаешь от ответа?
— Думай, как нравится, но я не из тех, кто чужие тайны на всеобщее обозрение выставляет. Пусть умрут вместе с владельцами. Не нам их судить.
— Им, значит можно, а нам…
— Не бурчи! Сходи лучше за ветками. Видишь, огонь еще пищи требует.
Карина огляделась вокруг, подняла голову в черное небо, в котором горели синие созвездия. Луна, похожая на блин, смотрела с высоты своего величия. Она своим белым сиянием, таинственным и тревожным, пугала Карину, шарящуюся в поисках хвороста. До дрожи в коленках. От вскрипов высоких деревьев, шороха травы душа уходила в пятки.
Вернувшись обратно с большой охапкой, она залюбовалась сказочной картиной: отблески костра метались на листьях кустарника, сотни малых искр кружили в темноте, мерцали и тут же таяли, длинные тени, размытые, живые тянулись вокруг, дрожали. На секунду она позабыла, о причине приведшей сюда, достойной фильма ужасов, где она не в самой завидной роли.
— Ты долго, — заметил Михаил, — нужно до рассвета успеть. Не то дым заметят издалека. Под утро опустится густой туман, прикроет наше мероприятие.
Пока Карина ползала по зарослям, он перенес свертки из машины и расположил их неподалеку.
— Ладно, — сжалился он, — разрешаю панихиду.
— Пожалуй, воздержусь, — равнодушно откликнулась она, вздрагивая не то от холода, не то от страха, — закончим быстрее и смоемся.
— Так-то лучше. Ты за ноги, а я за голову.
Взяв с обеих сторон, сначала Алевтину, а потом то, что было когда-то Ником, они перенесли их к костру. С трудом, пыхтя и охая, им удалось водворить их поверх пламени.
— Теперь обложим их со всех сторон ветками, — продолжал приказывать Михаил, взяв на себя роль старшего.