— В последнее время он зачастил в заведение Мустафы. Я понимаю, ему нужны эти красотки, чтобы чувствовать свою значимость, ощущать вдохновение. Я стараюсь понимать… — произнесла Бушра все с той же грустью.
— Или всего лишь сбросить негатив. Любым способом. Ведь все женщины у Мустафы рабыни, с которыми можно сделать все, что вздумается, — добавила Джин, вспомнив о Милисе.
— Вы говорите о той женщине? Ее, кажется, облили кипятком, — сказала Бушра, вскидывая голову.
Вот как, удивилась Джин. Оказывается, она знает.
— Да, я говорю об этой женщине из Румынии. Как я понимаю, здесь такое в порядке вещей, — подтвердила она.
— Нет, вы не правы, — неожиданно разволновалась Бушра, бросив салфетку на стол. Ее длинные пальцы сжались. — Асеф рассказал мне о ней. Это сделал не он, а тот русский, который был вместе с ним. Сын генерала Логинова, вроде полковник в их разведывательной службе. Вы знаете, как они пьют, — скорбно сказала Бушра. — Что-то ужасное. Здесь они вообще не знают никаких тормозов, когда приезжают. Видимо, отсутствие контроля парализует волю. От Москвы далеко, от начальства тоже, так же как и от семьи. Мужчины расслабляются, и прорываются самые низменные инстинкты. Асеф — правоверный мусульманин. Он не употребляет алкоголь, а такое можно сделать только в сильном опьянении. Я была потрясена, когда Асеф рассказал мне столь жуткую историю, — призналась она, понизив голос. — Он приказал Мустафе отправить эту женщину в больницу, но тот позвонил через несколько часов и сообщил о ее гибели.
— Она не погибла. Она выжила. Чудом. Сумела продержаться несколько дней без элементарной помощи, но сейчас, я думаю, она вне опасности. Мустафа попросту приказал выбросить ее в горах, чтобы не тратиться на лечение. Так ему проще. Несчастной помогли девушки, работавшие вместе с ней. За свои гроши они наняли беженку из Ирана, которая за ней присматривала. Потом появилась я, и они попросили меня помочь ей. Я сделала все возможное. Надеюсь, сейчас опасность уже позади, но судьбе этой женщины не позавидуешь, ведь она вся будет покрыта шрамами от ожогов. Я не знаю, что за чудовище способно на такую гнусь. Даже странно думать так плохо о русских, — ответила Джин.
— Где находится эта женщина? Вы знаете? Я прикажу доставить ее в клинику. Немедленно, — отчеканила Бушра, наклонившись вперед.
— Я знаю, — кивнула Джин. — Она у бедных, но добрых и отзывчивых людей, в маленькой деревушке у границы. Женщина лежит в сарае. За ней ухаживает бедная крестьянка, которой подруга Мелисы привозит лекарства. Она покупает их на деньги своего любовника-муллы.
— Асеф не виноват. Вы верите мне? Он не такой человек. Если бы он имел такие наклонности, то зачем мне его защищать? — настаивала сестра аль-Асада.
Джин снова промолчала. Бушра взяла телефон.
— Я попробую исправить это, — решительно сказала она. — Милюк, немедленно поезжайте, — произнесла Бушра в трубку и вопросительно взглянула на Джин. Та сказала ей название деревни.
— Самый последний дом, на окраине. Тем живут Абия и Ахмет. Их фамилии я не знаю, — уточнила она.
— Поедете в эту деревню, — повторила Бушра. — В самый крайний дом. Заберите там больную женщину, вам ее покажут, и привезите сюда, в военный госпиталь. Я лично прослежу, чтобы ей обеспечили уход. Вам понятно? Исполняйте немедленно, — закончила она.
— Я должна предупредить хозяйку, простите. Она может попросту испугаться, — Джин встала из-за стола.
— Да, конечно, — кивнула Бушра и положила телефон на стол. — Затем, наверное, вам необходимо отдохнуть, — сказала она участливо. — Я приказала отвести вам комнаты в правом крыле, — объяснила Бушра, кивнув на прислужника в белоснежном одеянии. Тот угодливо кивнул.
— Я благодарна вам, госпожа, но пока мне рано отдыхать. Сейчас надо ехать обратно в госпиталь. Генералу необходимо сделать еще инъекции и поставить капельницу, — покачала головой Джин.
— Мы поедем вместе, — решила Бушра, отпила еще морс, и, промокнув губы, отбросила салфетку. — Звоните хозяйке и спускайтесь. Я жду вас в машине, — добавила она, вставая из-за стола и направляясь к двери.
— Госпожа, — навстречу появился адъютант Шауката аль-Мас. Он был явно встревожен.