Сержант увел несчастного, а опер начал деловито подшивать его показания в папочку. Я наивно спросил:
— А остальных поймали?
Опер удивленно взглянул на меня.
— Да они уже давно во всем признались, сейчас с ними там внизу дежурные занимаются.
Я деликатно не стал уточнять, что кроется за загадочным словом «занимаются», поскольку, как мне кажется, понял его правильно. Тем не менее, я полагал, что по такому преступлению должно было быть возбуждено уголовное дело как минимум по статье о хулиганстве, но по опыту Днепропетровска думал, что следствие должно длиться довольно долго, а посему спокойно ждал, когда меня вызовут в прокуратуру. Однако дней через 5 кто-то в общаге мне сказал, что местные на меня обозлены, поскольку из-за меня их главаря и остальных посадили на 15 суток. Теперь уже я страшно обозлился, поскольку меня не успокоило даже сообщение о том, что рыжего мента в тот же день выкинули из МВД и посадили на 15 суток вместе со всеми. Пошел в милицию, там мне эти сведения подтвердили, пошел в прокуратуру и написал заявление на милицию. Спустя неделю или две получил оттуда официальный ответ, что «так суд решил», и прокуратура не видит оснований вмешиваться. Надо было бы жаловаться выше, но штука в том, что губа уже зажила, хотя и некрасиво, а злость прошла
Позже я понял, что менты поступили мудро — не по закону, а по понятиям. Тюрьма оступившимся, но умным, ничего не дает, а из подлых дураков делает преступников. С другой стороны, мне в этом городе жить, город маленький, и зачем мне в нем нужна была слава, что из-за меня какие-то молодые парни сели в тюрягу? Потом — что я сам, что ли, глупостей не творил, чтобы иметь к кому-то особые претензии за их глупости? Тем более, как показала жизнь, менты мне гарантировали такую защиту, что ого-го!
Спустя пару месяцев сталкиваюсь я в городе с тем самым главарем, и он мне выдает, что честные, де, фраера в ментовку не обращаются, а решают дела между собой и т. д.
— Ах ты, сука! А вы что, меня не втроем били, а один на один вызывали? За тобой твоя шобла стоит? — спрашиваю я главаря
— Стоит! — с гордостью подтверждает тот.
— Так вот, и за мной стоит моя шобла — менты. Я им налогами зарплату плачу, а посему в любой момент могу им свистнуть. Так, что дальше будем иметь дело шоблой на шоблу. Усек?
Главарь потужился сделать презрительный вид, но довольно кисло у него это выглядело. Мы расстались.
А по весне я как-то пошел на танцы, пригласил незнакомую девушку и вижу, что в углу, в котором толпились местные, какое-то недовольное шевеление. Выхожу с танцев её проводить, и тут на меня налетает какое-то пьяное мурло, не успел я пару предварительных слов ему сказать, как его тут же схватили местные и оттащили от нас. Так я почувствовал, что моя шобла — милиция — сделала меня своим «авторитетом», и слабо было их шобле против моей шоблы тягаться. И за 22 года жизни в Ермаке у меня не было ни единого инцидента с мордобоем. Без моей инициативы, разумеется, а вот в отпуске случай был, но он тут не к месту.
Потом я множество раз рассказывал эту историю коллегам с разных заводов, и никто не вспомнил у себя ничего подобного, так что сам по себе этот случай можно не принимать во внимание. Все объясняется молодостью города и глупостью местной хулиганствующей группировки, которая, легко запугав разобщенных приезжих, вдруг решила, что вполне способна распространить свое влияние и на завод — организацию, защищенную, помимо администрации, профсоюзом, комсомолом и, главное, парткомом. Я ведь подключил всего один из этих четырех ресурсов и менее чем за сутки закончил все претензии хулиганов на власть. Не было бы меня, нашелся бы другой.
Кстати, тот бич, которого я заставил убрать мусор, и который упросил приятелей меня избить, потом всю жизнь при встречах старался отвернуться, оно и понятно: побоялся сам разобраться со мной, а его приятелям за его трусость менты (с перепугу, что дело дойдет до партийных органов) отвалили от души. А вот с тем, кто меня ударил (я помню, как его зовут, но нужно ли это его детям?), мы впоследствии имели нормальные отношения и даже своеобразные.
В Днепропетровске я курил днепропетровскую «Приму», а в Ермаке «Прима» была карагандинской и на мой вкус паршивой. Стал курить алмаатинский «Беломор», вполне приличный. А тут как-то наш ОРС (отдел рабочего снабжения — торговое предприятие завода) завез контейнер кубинских сигарет «Рейс», и я перешел на них. Сигареты были качественные, табак отличный, но сигарный, т. е. очень крепкий. Я смеялся, что это очень выгодные сигареты. Во-первых, они стоили 15 коп. за пачку, а советские и болгарские сигареты с фильтром — от 30 до 40 коп. Во-вторых, из-за непривычной крепости их никто не просил закурить, и я долго думал, что вообще единственный в городе, кто их курит. Но оказалось, что их курил и мой давнишний обидчик. Докурили мы с ним этот контейнер и снова перешли на «Беломор», но тут меня стали гонять в командировки, и я из каждой поездки в Москву и в другие крупные города начал привозить запасец «Рейса», или «Монтекристо», или «Упмана», или «Портагоса» — блоков по десять. Несколько блоков держал на заводе и при встрече в цехе с этим знакомцем всегда совал себе в зубы одну сигарету, а ему отдавал остатки пачки — разговеться отличным куревом. Он работал сначала горновым, а потом бригадиром печи. Неплохой мужик, а что было бы, если бы я добился, чтобы он сел? Но это, повторю, случай нетипичный.
А вот случай типичный. Как-то во 2-м цехе столкнулся с В.К. Атаманицыным, который тогда работал, если мне память не изменяет, в техотделе, и, как и я, был в цехе по каким-то делам. Мы зашли в пустую комнату начальников смен перекурить, и чуть позже туда же вернулся и молодой, только что назначенный на эту должность начальник смены.
— Константиныч, — обратился он к Атаманицыну, — что делать? Я сейчас цех остановлю! — при этом выглядел начальник смены совершенно расстроенным и растерянным.
— А что случилось? — поинтересовался Атаманицын.
Начальник смены рассказал о ситуации, но сначала я опишу вам место действия. Второй цех плавил углеродистый феррохром, этот сплав получается в печи с таким же по весу и даже большим количеством шлака, который выходит из печи вместе с металлом. Поэтому выпуск металла и шлака из печи делают в ковш, а возле ковшовой тележки на дополнительной тележке каскадно установлены три шлаковни — мощные, объемом в 1,5 м3 чугунные ёмкости со сливными носками. Когда металл и шлак наполняют ковш, то более тяжелый феррохром остается в ковше, а в два раза более легкий по удельному весу шлак с носка ковша Сливается сначала в первую шлаковню, а после того, как она заполнится, с её носка — во вторую, а потом — в третью. Когда весь металл и шлак из печи выпущены и летку закрывают, то тележки Лебедками выкатываются в разные стороны.
Шлаковая — на улицу в шлаковый пролет, в котором краном снимают с тележки полные шлаковки, дают шлаку застыть, а затем вываливают его в думпкары или железнодорожные шлаковозы, которые вывозят шлак на отвал. А пустые шлаковни устанавливают на тележку и вновь закатывают под печь.
Ковшовая тележка выкатывается в разливочный пролет, в котором кран снимает ковш и разливает жидкий феррохром в изложницы, металл в них застывает в слитках около 1,5 тонн весом. Когда эти слитки станут твердыми, то горновые вешают на малый подъем крана специальные клещи, которыми кран вытаскивает слитки из изложниц и складывает их в короба. Затем траверсой главного подъема крановщик короба со слитками подхватывает и ставит на тележку, которая лебедкой закатывается в склад готовой продукции.
Это тоже большое здание, построенное параллельно цеху, с кранами и с заходящим внутрь здания железнодорожным тупиком. В складе короба с феррохромом с тележки снимаются краном и подаются на верх мощных дробилок, где слитки вываливаются в их зев и дробятся до кусков весом не более 20 кг. Передробленный феррохром осматривает контролер ОТК, а по получении результатов анализа из химлаборатории, дает этой плавке (кускам феррохрома в коробе) марку, т. е. признает их соответствующими той или иной марке сплава.
В цех подаются пустые чистые железнодорожные полувагоны и реже платформы. (Железнодорожники вагонами называют только вагоны с крышею, а вагон без крыши — полувагоном.) Весовщик отдела сбыта из плавок одной марки формирует партию, количество феррохрома в которой может вместиться по весу в один полувагон или на платформу. Номера коробов, в которых металл этой партии лежит, отдает грузчикам, те подзывают к этим коробам кран, тот цепляет короб траверсой главного подъема, грузчик цепляет к коробу серьгу малого подъема, крановщик переносит короб к полувагону, опрокидывает его над ним и вываливает металл в полувагон. Теперь уже пустой короб нужно поставить на тележку и снова закатить его в разливочный пролет цеха, чтобы цикл мог повториться.