Суть обиды была вот в чем. Были у ГРЭС какие-то критические замечания к горкому, наверняка, в целом терпимые, делегация ГРЭС подготовила выступающего для их оглашения. Но этот Ш. счел себя уже опытным номенклатурным волком и применил обычный в таких случаях прием — он поставил этого выступающего в конец списка, а впереди пустил болтливых и косноязычных зануд, которые замучили своими речами всех делегатов. И после двух или трех часов слушания этой белиберды, он предложил залу прекратить прения, так и не дав выступить делегату ГРЭС с критикой. Зал обрадовался и тут же проголосовал, грэсовцы пробовали возмущаться, но Ш. сослался на уже состоявшееся решение конференции. На конференции, само собой, присутствовали представители обкома комсомола, и Ш. хотел выглядеть перед ними уж очень хорошо. Это ему дорого обошлось.
Поскольку мы, заводчане, уже разогретые «компотом», тоже обиделись за грэсовцев, то дружно решили вычеркнуть Ш. из бюллетеней. Однако этого было мало. Ведь город был молодой, детей много и абсолютное большинство делегатов были школьниками или учащимися училищ и техникумов. А они, по малости лет, с нами не пили (мы бы им пить не дали — в те годы на пьющих несовершеннолетних смотрели очень плохо). Однако тут все дело решил один татарин, конструктор нашего заводского проектно-конструкторского отдела.
Я уже не помню, где именно проходила эта конференция, но зал был внутри здания, и фойе были с обеих его сторон. Голосовали так. Делегаты входили в боковую дверь, поднимались на сцену, там получали бюллетени, спускались со сцены и шли вдоль второй стены и рядов кресел к столику, на котором были карандаши для вычеркивания, а затем — к урне для голосования. После чего выходили из зала в фойе.
Этот татарин пошел в числе первых, проголосовал, но не вышел, а сел в кресло возле столика, и когда к столику подходил школьник, то татарин командовал ему: «Ш. вычеркивай!» И что школьнику было делать? Сидит солидный дядя в костюме и при галстуке и дает команду. Может, так и надо? Детки послушно вычеркивали. А этот Ш. вместо того, чтобы посидеть с нами в столовой, повел куда-то поить представителей обкома по примеру тогдашней номенклатуры. Вернулся в зал, когда голосование уже заканчивалось, и его довольная морда говорила, что он был в уверенности, что все идет по плану.
Это сильно разозлило счетную комиссию, которая даже намека не дала президиуму о том, что произошло. Собрались в зал слушать итоги. Председатель счетной комиссии начал зачитывать голоса, поданные за членов нового горкома. Начал с буквы «а» и звучало это: «А» — 220 — «за», «против — нет». И так вниз по списку по алфавиту. Ш. был благодаря своей фамилии последним. Доходит председатель и до него и оглашает: «Ш. - 40 — «за», 180 — «против». Надо было видеть, как в президиуме вытянулись лица Ш. и представителей обкома. А председатель счетной комиссии невозмутимо продолжает, Что в составе горкома не хватает одного члена, и предлагает добрать его открытым голосованием. Зал радостно поддерживает эту идею, тут же называют фамилию нового кандидата в Члены горкома и тут же зал за него голосует мандатами. Конференция закончилась, а мы поехали расслабляться, раз уж этот день оказался нерабочим.
Мы об этом быстро забыли, но много лет спустя, я как-то рассказал этот случай в компании, в которой оказался компетентный слушатель. Он, в свою очередь, сообщил, что этот случай произвел большие кадровые изменения не только в комсомольской номенклатуре вплоть до ЦК ЛКСМ Казахстана, но выговоры получили и партийные органы за то, что не знали истинного настроения комсомольцев города Ермака и предложили им не того секретаря. Но дело было не в этом. К тому времени вступление в комсомол было уже традицией, а комсомольские вожаки уже до того опустили себя формализмом и явным желанием карьеры, что персонально никого не волновали. Что Ш., что Б., что X. -какая разница?
Дело было в нашем татарине, который занял очень удобную позицию, и в том, что мы в обед не только компот пили.
Эти случаи я рассказал для показа атмосферы того времени, меня же они совершенно не задевали в отличие от выборов в совет молодых специалистов завода.
Ввиду моего холостяцкого положения заводской комитет комсомола решил спихнуть на меня должность председателя Совета молодых специалистов. Тут дело было серьезным, тут речь уже шла о работе на моих друзей, товарищей и приятелей, тут распределение квартир и, возможно, еще каких-то благ, о которых я так и не узнал. Отказываться было нельзя, и я согласился. Чтобы все молодые специалисты со мною познакомились, мне поручили выступить на отчетно-перевыборном собрании. Я подготовил резко критическое выступление, но по большому счету речь скорее всего шла о каких-то пустяках, думаю, что о качестве пищи в столовых и т. д. и т. п. Но я повернул выступление так, что в этом виноват директор завода Топильский. Строго говоря, мне необязательно было так выступать, но и он мог бы отнестись к этому спокойнее. А он тут же дал команду президиуму собрания, и те не только не предложили меня председателем, но и вычеркнули из членов Совета. Мне-то, в конечном счете, это было даже на руку: баба с возу — кобыле легче.
Но Топильский принял мое выступление близко к сердцу, я это понял на следующий день, когда зашел в техотдел, а работавшая там жена Топильского Марина Александровна с удивлением посмотрела на меня и сказала: «А ты, Юра, оказывается, храбрый портняшка!» Поскольку молодых специалистов в техотделе не было, то узнать о моем выступлении она могла только от мужа — ~ вот на такие пустяки Топильского хватало, а задуматься, почему кадры с завода разбегаются, нет.
Так что у нас и так с самого начала любви с Топильским не получилось, а тут он еще и обиделся на меня за критику, а мне, как оказалось, это было совершенно ни к чему.
Чтобы закончить тему общественной работы, скажу, что помимо председательства в цехкоме, я несколько лет возглавлял заводское Общество рационализаторов и изобретателей. Но эту должность мне дали собственно за мою активность в этой области. В принципе, она налагала и определенную ответственность — нужно было подталкивать народ, чтобы подавал побольше рацпредложений, и дальше пробивать их через плановый отдел, чтобы по заводу росло как количество рационализаторов, так и экономический эффект от новшеств. Работали мы под шефством Друинского, а поэтому завод и область выделяли Обществу деньги, на которые мы покупали призы лучшим по году рационализаторам и с Валерой Артюхиным и Ниной Атаманицыной устраивали в ДК ежегодные конференции. С семьями, застольем и танцами.
Я придумал для Общества эмблему и заказал значки с нею. Эмблема имела вид круга с надписью по ободу, а в центре был рисунок «Мыслителя» Родена. Тут вышел казус — заводской художник, местный умелец, никогда не видел фотографии этой скульптуры, а я не мог ему объяснить, что нужно нарисовать. Поиски фотографий ничего не дали, но в каком-то юмористическом журнале я наткнулся на карикатуру, в которой «Мыслитель» был посажен на унитаз. Я принес ее художнику и распорядился, чтобы он карикатуру перерисовал, но унитаз убрал и посадил «мыслителя» на камень. Тот так и сделал, получилось неплохо.
Но вернусь к теме. Итак, первой моей глупостью была публичная критика Топильского без учета его мстительности, о которой меня предупредили. А вторая глупость заключалась в том, что я показал ему свою деловитость. Вообще-то показать деловитость — это хорошо, это полезно.
Но не тогда, когда у тебя в директорах придурок.
«Дурными» я называл дела, которые мне поручали делать, Но которые никаким боком не относились ни к моей должности, Ни к кругу моих обязанностей, более того, на заводе были люди, обязанные делать эти дела, но в силу разных причин эти дела все же поручали мне. Такие дела — это большая честь, это признание тебя как человека, способного разобраться в любых вопросах и добиться в этих вопросах успеха, но мне по тому времени было плевать на эту честь, поскольку эти дела отвлекали меня от той работы, которой я хотел заниматься.
Первое такое дело случилось в конце 1973-го, за неделю до Нового года. Точно уже не помню, но, по-моему, меня вызвал Друинский, поскольку Топильский вряд ли стал бы со мною общаться, и сообщил, что меня отправляют в командировку. Проблема: с нового года экспортная продукция завода должна сопровождаться накладными нового образца — с дублированием текста накладной на английском языке. Без бланков этих накладных железная дорога не будет принимать вагоны, следовательно, завод не выполнит плана по экспорту, а это для всех «прощай премия». Моя задача — съездить в командировку в Алма-Ату и разместить в типографии заказ на эти бланки.