Он, должно быть, видит панику в моих глазах, потому что смеется.
— Не волнуйся, — практически поет он. — Это не яд. По крайней мере, не тот, о котором ты думаешь.
Мои конечности кажутся тяжелыми, а мозг словно набит бумажными салфетками. В голове все мутное и расплывчатое, и я не могу думать логично. Каждая мысль оторвана от другой.
— Я думала, ты собираешься меня убить, — говорю в замешательстве. Почему я говорю? Я ругаю себя за контакт с ним и прикусываю губу, пытаясь хоть немного растормошить себя.
— Ты боишься? — интересуется Дорнан.
— Да, — отвечаю без колебаний.
И тут меня осеняет. Он дал мне то, благодаря чему сопротивление его вопросам станет почти невозможным. Седативное. «Сыворотка правды».
Это название всплывает где-то в моем мозге, в котором больше нет фильтров.
— Ты чертов трус, — говорю я, замечая, что мои слова слегка невнятны. — Это ты должен быть привязан, как чертово животное.
Он ухмыляется.
— Может быть. Но посмотри, кто сегодня сверху?
Дорнан проводит ладонью вдоль моей руки, и, хотя я едва ее чувствую, его небрежное движение заставляет меня заметно дрожать.
— Тебе нравится, когда я так прикасаюсь к тебе? — тихо спрашивает он, и его хриплый голос сотрясает мою грудь.
Я медленно и сонно моргаю.
— Меня это смущает, — отвечаю я.
Никогда в жизни не чувствовала себя более уязвимой. Ну, может быть, один раз. Но прямо здесь, лишенная всякой способности сопротивляться его вопросам, я чувствую себя тупой, одурманенной и полностью зависимой от его воли.
И очень, очень одинокой.
Я смотрю на него и вижу, насколько ему это нравится — эта абсолютная позиция власти и доминирования. Даже мой разум теперь не в безопасности от него. Все мои тайны, те, что спрятаны глубоко, принадлежат ему.
Эллиот. Джейс. Бабушка. Кайла. О Господи. Никто сейчас не в безопасности. Пожалуйста, блин, пожалуйста, не спрашивай меня о них.
Кажется, он читает мои мысли, или, возможно, просто видит панику на моем лице, накрывшую меня сокрушительными волнами, которые грозят меня утопить.
— Расскажи мне, — говорит он, разговаривая меня. — Тебе нравилось, когда я трахал тебя, Джульетта? Я не говорю о делах шестилетней давности. Я говорю о том, что произошло в клубе всего несколько недель назад.
Он проводит рукой по моей заднице, прикрытой только парой черных трусиков. Просовывает руку под тонкий материал и хватает задницу, крепко сжимая.
— Когда ты отдала мне свое тело, чтобы я мог использовать его так, как мне заблагорассудится? Когда я лизал тебя здесь?
Протягивает руку между моих ног, и прижимает ее к моему чувствительному клитору.
— Да, — тупо отвечаю я, глядя вдаль. Я не могу лгать. Мой мозг мне не позволяет. Но могу сказать правду.
Воспоминания о нашем ужасающем свидании возвращаются ко мне, как приливная волна. Его рот на моем самом чувствительном месте. То, как он наполнил меня, каждая частичка меня была задушена его огромным членом, пока я не утонула в его тьме.
— Спроси меня, какой момент мне понравилось больше всего, — говорю я тихо. Кажется, он удивлен. — Ты все равно меня убьешь, — пожимаю плечами, насколько позволяют мои путы, движение едва уловимое, но он понимает мою мысль. — Разве ты не хочешь знать, чем ты мне понравился больше всего?
Мой голос дрожит, но я говорю быстро. Хочу сказать, прежде чем он ударит меня или задушит до потери сознания.
Он хрипло смеется, восстанавливая самообладание.
— Конечно, — говорит он. — Расскажи мне все об этом, малышка.
Я улыбаюсь про себя, когда слова начинают формироваться сквозь мою наркотическую дымку.
— Мне понравилось, когда ты прижал меня к стене и трахал, пока я не увидела звезды, — отзываюсь я спокойным, размеренным голосом. — Мне понравилось, как ты вернул меня к жизни, заглушая весь мир вокруг. Потому что я только что слизала слезы с твоего лица и почувствовала вкус горя на своем языке, пока ты доставлял мне удовольствие.
Мои губы дрожат в улыбке, когда он громко ревет. Подонок. Он все еще у меня на крючке, даже если я под наркотиками, связанная и полуобнаженная. Во мне все еще горит огонь, который хочет полностью уничтожить Дорнана Росса и все, к чему он когда-либо прикасался.
Он выхватывает нож, и на мгновение мне кажется, что Дорана совсем потеряет самообладание и зарежет меня до смерти, но вместо этого переворачивает меня. Я стону, когда пружины кровати цепляются за кожу, пытаясь удержать мое тело от движений. После того, как он закончил, я лежу на боку, мое чистое бедро прижато к кровати, а татуированное, покрытое шрамами, повернуто к нему.