Капитан что-то промычал, поскрипел снегом — ушел.
— Кто это? — спросил Гурин.
— Да комбат наш. Напился, наверное, вот и пошел куролесить. Тебе пора, милый. Мне очень жаль расставаться, но мы ведь не дома, в армии, на войне.
Дома, несмотря на поздний час, Гурин долго не мог уснуть, размечтался. «Вот она, настоящая любовь!.. Любовь? Опять любовь… Что же это такое?» Вспомнилась Маруся, а потом и Марыся. Ведь и там была любовь. Была! Он страдал, мучился в разлуке. А теперь Шурочка… Нет, Шурочка — это совсем другое, ни с чем не сравнимое. Это, видать, прочно. Тут лейтенанту Елагину было бы не в чем его упрекнуть: он влюблен по-настоящему.
И Гурин стал мечтать уже о том, что вот кончится война и они с Шурочкой поженятся и поедут — жить к нему домой. Он уже и письмо в голове сочинял матери, но написать его пока не решался.
И вдруг однажды ночью объявили: «В ружье!», он подумал, что это очередная учебная тревога, и собирался с расчетом на скорое возвращение в лагерь.
— Ничего не забывайте, — приказал майор, убегая в штаб. Но и эти слова Гурин принял за обычные, учебные. Однако тревога есть тревога, и они с капитаном, как всегда, аккуратно собрали свои вещи, сложили в железный ящик партийные и комсомольские документы, закрыли на замок и понесли к штабу. Там уже стояла повозка, и Кузьмин грузил в нее штабное имущество. Они положили в эту же повозку свой ящик, связку разной литературы, вещмешки, и Гурин побежал в свою подопечную первую роту. Они с капитаном разделили роты на случай боевой тревоги: Гурину достались первые две, капитану третья, четвертая и разведвзвод. По давней привычке, Гурин больше находился в своей родной первой роте.
Когда он прибежал, курсанты уже были построены и командиры рот докладывали комбату о готовности. Выслушав доклады, комбат почему-то не спешил подавать команду «Шагом марш!», обстоятельно расспрашивал у офицеров о вооружении, боеприпасах и тут же приказывал пополнить запас патронами и гранатами. Похоже, что тревога была не учебной…
Наконец колонны тронулись в путь. Вышли на дорогу и взяли направление на город. Да, теперь уже точно — вперед, на запад. Гурин оглянулся на лагерь, подумал: «А как же пулеметный? Идет ли он с нами? Или остался? Или у него другое задание? Там Шурочка…» Спросить было не у кого и неудобно…
На западе небо полыхало пожаром, земля вздрагивала от тяжелых, приглушенных расстоянием разрывов.
Гурин поравнялся с лейтенантом Максимовым, хотел спросить у него о маршруте, но тот опередил его своим вопросом:
— Ты там ближе к начальству, не слышал куда?
— Нет, не слышал. Все случилось неожиданно.
— Говорят, Наши в наступление пошли. Прорвали фронт, Варшаву окружили.
— Думаешь, на Варшаву?
— Не знаю.
«Вот она, проклятая Германия!»
очью батальон прошел сквозь спящий, погруженный в темноту польский городок и вышел в поле. Погода была отвратительной — дул сильный ветер, мокрый снег сменился сечкой, дорога сделалась скользкой. Намокшие шинели отяжелели. Курсанты шли молча, устало, втянув головы в оттопыренные воротники.
— Не растягиваться! Подтянись! — время от времени передавалась команда. И всякий раз после нее в колонне наступало оживление — передние убыстряли шаг, последние подбегали, погромыхивая котелками; колонна на какое-то время уплотнялась, но потом снова незаметно растягивалась.
К утру стали уставать, все чаще и чаще спрашивали у командира взвода:
— Товарищ лейтенант, привал скоро?
— Прошли-то всего ничего — уже расхныкались, — бодрым голосом упрекал курсантов Максимов, а сам толкал Гурина в бок, шептал на ухо: — Сбегал бы вперед, поближе к начальству… Что они, в самом деле, думают? Люди устали. И сам я уже еле ноги волоку.
Гурин прибавлял шагу, догонял голову колонны, пристраивался к парторгу и замполиту. Майор, тяжело опираясь на палку, оборачивался к нему, спрашивал:
— Ну, что там?
— Устали. Привал просят.
— Известно, о чем солдат мечтает в походе! О привале. — Он усмехался. — Разве не так? А?
«Сам еле идет, а все шутит», — удивлялся Гурин.
— На ветру разве можно делать привал? — вдруг спросил он у Гурина серьезно. — А потом — нам приказ: идти форсированным маршем. Фронт наш прорвал оборону противника и пошел в наступление. На нас возложено выполнение боевой задачи, которую мы сможем выполнить только в том случае, если вовремя прибудем к месту назначения.
— Ясно. Об этом можно, наверное, курсантам сообщить? — спросил Гурин у майора. — Когда хоть приблизительно знаешь задачу — оно и идти легче.