— Пожалуй, можно. Никакого тут секрета нет, — разрешил майор и поморщился от боли в ноге.
— Товарищ майор, разве вам обязательно вот так мучить себя? Что вы, не можете сесть на повозку и отдохнуть?
— Обязательно! — сказал он твердо, заглянув Гурину прямо в лицо и обдав теплым дыханием его щеку. — Обязательно! Иначе хрен мне цена как политработнику. Призываю к одному, а делаю другое?
— Но ведь вы ранены?
— И что? Повесить на грудь плакатик: «Я ранен»? Чтоб знали. А иначе как же? — И, приблизившись вплотную к Гурину, ехидно сощурил глаза: — А ты почему идешь со взводом, а не с нами вот здесь? А? Думаешь, не понимаю твоей тактики? Понимаю: чтобы комсомольцы видели, что комсорг вместе с ними, как все. А будь ты все время здесь — они могли бы подумать, что комсорг где-то там зарылся на повозке в солому и дрыхнет всю дорогу. Разгадал твою тактику?
— Наверное, — согласился Гурин неуверенно, потому что он как-то вот так конкретно не ставил перед собой задачи, как вести себя в подобной обстановке. Просто в роте, во взводе он чувствовал себя свободнее, вольнее, чем среди начальства.
— И правильно делаешь, молодец, — продолжал майор. — Если бы ты сам до этого не дошел, я бы тебе подсказал. Но ты «сам с усам». — Он обернулся к капитану: — Верно я говорю, Бутенко?
Капитан забежал вперед.
— Что? Ничего не слышно, ветер.
— Спишь на ходу, Бутенко?
— Нет, пока только дремлю, — признался тот.
— Пойду к Дорошенко, в самом деле — пора подумать о привале. — Сказал Гурину: — Иди обрадуй хлопцев: скоро привал.
Гурин сошел на край дороги, стал поджидать свою роту. Первым шел взвод разведчиков. Лейтенант Исаев, не отнимая руки от подбородка, взглянул на комсорга:
— Ты, Жёра? Ну, что там, привал скоро?
— Скоро, товарищ лейтенант.
— Серьезно?
— Серьезно.
Исаев тут же опустил руку, поднял голову, взбодрился, крикнул своему взводу:
— Мальчики! Подтянись! Скоро привал!
Взвод ожил, заторопился, курсанты заговорили между собой.
Впереди первой роты шли капитан Коваленков и лейтенант Максимов.
— Узнал? — нетерпеливо крикнул Максимов.
— Так точно! — ответил Гурин, и по его веселому тону Максимов все понял, тут же обернулся к взводу и подал команду: — Подтянись! — и тихо, как бы по секрету, только передним: — Скоро привал!
— Кто сказал? — спросил у Гурина Коваленков.
— Майор Кирьянов.
Капитан вышел на обочину дороги, переждал один взвод, максимовский, второму сделал упрек:
— Ну, что вы растянулись! Ну-ка, подтянитесь! Скоро привал…
Последние слова подхватились, как эстафетная палочка, быстро передались от одного к другому и уже унеслись куда-то в самый конец колонны, уже и не слышно их, а только чувствуется, что они сделали свое, взбодрили людей, колонна закачалась живее, энергичнее. Гурин стоит рядом с капитаном, и его распирает радость, будто это он оживил колонну.
Привал устроили в лесной лощинке — тихой и уютной. Где-то вверху в ветвях шумел ветер, а внизу было затишно и тепло. Курсанты повалились кто на кусты, кто прямо на припорошенную снегом землю, кто прислонился спиной к стволам высоких сосен.
Но привал был недолгим, только успели переобуться, немного передохнуть — и снова в путь, пока не остыли.
Фронт громыхал впереди все ближе и ближе, и все были уверены, что идут они под Варшаву. Но вот грохот уже оставался справа, и похоже было, что они заходят с фланга. Когда же на третьи сутки батальон остановился на короткую дневку в большом польском селе, курсанты перво-наперво стали спрашивать у местного населения дорогу на Варшаву, и поляки неизменно показывали куда-то на северо-восток, где действительно гремел фронт. Но еще сильнее гремел он слева от них.
— А там что?
— Там — Познань.
Получалось, что фронт уже был вокруг них. Не попали ли они в окружение?..
Но командиры были спокойны, и курсанты, позавтракав и посудачив немного, улеглись спать, потому что вечером снова предстоял марш.
Политработники втроем заняли отдельный дом с очень гостеприимными хозяевами. И дети — двое мальчишек и девчонка, и сама мать смотрели на них с радостным любопытством и изо всех сил старались сделать им что-либо приятное. Но они так устали, что отказались даже от предложенного обеда.
— До вечера, матка, — объяснял хозяйке капитан. — До вечера. А сейчас будем спать.
Она поняла, посочувствовала им.
— Война — тёнжка, — сказала она и принесла им свежее белье. И как они ни убеждали ее, что им не нужно белье, что им достаточно какой-нибудь подстилки на полу и они по-солдатски на шинелях отлично отдохнут, — она не согласилась с ними и приготовила обе кровати: одну Гурину с капитаном, другую — майору. После этого, пожелав им «добже спать», увела с собой ребятишек.