Будто между прочим, Гурин подошел к столу Кузьмина, постоял с минуту, посмотрел, как тот ловко чертит формы: приложит линейку — черкнет карандашом, и прямая линия готова, незаметно сдвинет линейку, черкнет второй раз, будто по тому же следу, и вторая линия готова всего на волосок ниже первой. Двойные линии — основные, головка формы, остальные пошли одинарные: чирк, чирк, чирк — и так до самого конца листа. Разлинует — форма выглядит лучше фабричной.
— Здорово у тебя получается! — Гурин кивнул на форму. — Учился?
Кузьмин, склонив голову, полюбовался своей работой, сказал сухо:
— Учился. В школе. Как и вы.
— Но у меня не получается. Пробовал. К концу линейка обязательно собьется, перекосится. Да и сама линия вначале выходит толстой, а к концу — тонкой. А у тебя, вишь, ровненькая, нажим карандаша везде одинаковый. Это — мастерство!
Ну, думает Гурин, достаточно он Кузьмину приятных слов наговорил, не переборщить бы, теперь можно и к главному приступать.
— Слушай, Кузьмин, ты не знаешь, случаем, где расположился пулеметный батальон? Поручение дали, надо сходить туда, а где он — не знаю.
Кузьмин надул щеки, с трудом провернул во рту крутой язык:
— Я такие сведения, товарищ старший сержант Гурин, распространять не имею права. Тем более для ваших личных нужд.
— И что ты как пузырь, Кузьмин? — обиделся Гурин на него. — Все дуешься, дуешься. Смотри, скоро лопнешь. К тебе как к человеку, а ты: «Распространять»! «Для личных нужд»! Для каких личных?..
В канцелярию вошел комбат, заметил их возбужденность, спросил:
— Что не поделили, петухи?
— Да так, ерунда, — сказал Гурин.
— Старший сержант зачем-то интересуется, где находится пулеметный батальон, — доложил Кузьмин.
«Продал, гад!» — уши и щеки у Гурина тотчас вспыхнули огнем, он не знал, куда девать глаза.
Майор улыбнулся, подвижный нос его зашевелился, как у кролика.
— Ну, а ты знаешь, где он? — спросил он у Кузьмина.
— Никак нет, товарищ майор, — ответил тот, вскочив из-за стола.
Майор ухмыльнулся:
— О чем же спор? — Он обернулся к Гурину, сказал: — Я тоже не знаю. Они где-то на задании, здесь, в городе, их нет.
— Спасибо, товарищ майор. Разрешите идти?
Комбат кивнул.
Гурин выскочил из штаба, как из бани, — весь мокрый и красный. «Ну Кузьмин, ну Кузьмин! Какая ехида! Ненавидит он меня всеми фибрами… За что? Что я ему сделал? Или натура такая? Ну Кузьмин!..»
В городе батальон оставался недолго. Вскоре по взводу, по полвзвода стали и другие подразделения постепенно перебазироваться в Дразикмюле, хотя там и было относительно спокойно. Немцы, правда, несколько раз появлялись здесь, но, наткнувшись на засаду, либо сдавались в плен, либо убегали снова в лес, в бой не вступали. Сдавались обычно малочисленные группы — по три — пять человек. Лишь однажды ночью завязалась длительная перестрелка, утром подобрали нескольких убитых немцев и одного раненого. С нашей стороны потерь не было.
Раненый показал, что всего их было человек тридцать, вооружены они только автоматами и карабинами, тяжелого оружия нет. Цель их — пробиться к своим.
На другой день усилили засаду и ждали немцев всю ночь, но они так и не появились, ушли, наверное, другой дорогой.
Разведвзвод лейтенанта Исаева убыл в Дразикмюле не в полном составе: одно отделение его дольше других оставалось в городе — оно временно было передано в распоряжение военного коменданта. Теперь разведчики возвратились, и их надо было отправить в свой взвод. Комбат вызвал Гурина и приказал ему отвести разведчиков в Дразикмюле.
— Это недалеко, километров десять — двенадцать, — сказал он. — На выходе из города, как только перейдете железнодорожный переезд, повернете налево и — прямо по шоссе. Карта есть? Ну и хорошо. Не заблудитесь!
— И сам там останешься, к капитану Бутенко присоединишься. Мы скоро все туда переберемся, — добавил замполит. — Ящик собери, запри и оставь его в штабе.
Гурин так и сделал — комсомольские и партийные документы сложил в «сейф», запер на замок. Потом собрал свои вещи — что в вещмешок, что в полевую сумку. Надел все на себя, огляделся — не забыл ли чего. Увидел, на столе кусок сахара остался. Нет, таким добром не бросаются, но вещмешок снимать не хотелось, и он, завернув его в газету, сунул в карман шинели. Схватил за ручку тяжелый ящик, потащил его вниз, в штаб. Возле кузьминского стола грохнул им громко о пол. Кузьмин даже вскочил, возмущенный, но Гурин опередил его, сказав ему с излишней строгостью:
— Смотри, Кузьмин, не забудь этот сейф! Здесь партийные документы! Головой отвечаешь! И не вздумай шутить: это не мои «личные нужды». Понял? — и, не дав ему опомниться, деловито вышел из канцелярии. — Пошли, ребята! — махнул он курсантам, и они пошагали на улицу.