— Кто?
— Кто же? Шурочка твоя!
— Шурочка здесь? — обрадовался Гурин. — Здесь их батальон? В лесу?
— Здесь, здесь! Сейчас побежишь?
— Сейчас!
— Очахни малость… Она сама должна вот-вот прибежать. Время ей быть уже… — И не успел договорить, как на крылечке послышались торопливые шажки, а вслед за ними — робкий стук в дверь, словно зимняя синичка просилась в тепло. — Да, да, — крикнул капитан, а сам махнул Гурину: — Спрячься, спрячься…
Но было уже поздно. Шурочка открыла дверь, увидела Гурина, бросилась к нему на шею, уткнулась лицом в левый карман гимнастерки. А он вместо того, чтобы ответить ей тем же, вдруг закричал:
— Ой, ой!.. — Нестерпимая боль пронзила ему шею.
Шурочка быстро отпрянула от него, смотрела растерянно, губы ее плаксиво подергивались, на розовой щечке играла ямочка. Реснички ее быстро-быстро смаргивали навернувшиеся слезинки.
— Прости, пожалуйста… Что с тобой? — прошептала она.
— Шея… Больно… — оправдывался Гурин. Протянул руки, привлек ее к себе. Взглянул на Бутенко: — Товарищ капитан, можно я сегодня до конца дня побуду в командировке?
— Можно, — засмеялся тот. — Идите.
— Ты свободна? — спросил Гурин у Шурочки. — Пойдем погуляем?.. Покажешь, где вы разместились…
Она согласно кивнула, и они тут же убежали в лес.
Старшина Грачев и старший сержант — долматовский помкомвзвода Яков Манноха томились от безделья возле штаба батальона — ждали Гурина. Наконец он прибежал, на ходу бросил им: «Привет!» — и направился в дверь.
— Погоди, погоди! — остановил его Грачев. — Вместе пойдем. Мы тебя ждем. Пошли, Манноха, — и старшина первым вошел в штаб, доложил комбату: — Товарищ гвардии майор, по вашему приказанию…
Комбат взглянул на них, помолчал, собираясь с мыслями, сказал:
— Необычное задание вам поручается. Поедете со старшиной за трофеями. Надо добыть мяса. — Улыбка тронула его губы, но он быстро согнал ее и совершенно серьезно продолжил: — К нам сегодня прибывают курсанты, их надо будет кормить. Короче: в поле, на фермах бродит масса брошенного, бесхозного скота — свиней, коров. Подстрелите поросенка или что попадется…
— Да выбирайте пожирнее, чтобы не очень отощавшего, — подал голос начальник штаба Землин, поглаживая ногтем большого пальца смолистые усы.
— Ну, это уж они там на месте увидят… Предупреждаю: берите только бродячих, только бесхозных. Если на ферме есть хозяева, не трогайте даже соломинки. Ясно?
— Ясно, товарищ гвардии майор! — встрепенулся старшина. — Разрешите идти?
— Идите.
— Пошли! — скомандовал Грачев, дав сразу понять своим спутникам, что старшим группы с этой минуты будет он.
За штабом их уже ждала пароконная фура — длинная, не по-русски громоздкая телега. В передке на доске, положенной поперек телеги, сидел ездовой — нестроевой пожилой ефрейтор по прозвищу «Авось», удивительно спокойный и исполнительный человек. Грачев наступил сапогом на спицу колеса, взгромоздился рядом с ездовым, оглянулся на приданные ему силы, спросил:
— Сели?
Гурин и Манноха уселись на солому в задке телеги спиной к старшине, свесили ноги.
— Поехали, — приказал Грачев ездовому, и фура затарахтела на неровностях дороги.
Выехали в поле — тихо, мирно вокруг, пахнет соломой, которую Гурин с Маннохой мнут задами, настроение у них какое-то умиротворенное, будто не на войне они и не в Германии, а дома, едут в колхоз. Взглянул Гурин на Манноху, тот поймал его взгляд, улыбнулся. Деревенский парень, запорожец, Манноха, наверное, больше Гурина почувствовал мирный запах земли, соломы.
— Что, Яша? — спросил Гурин. — Загрустил?