— Почерк не знаю, что ли?
Почерк был ее, Шурин. Гурин разорвал конверт и тут же стал читать письмо.
Когда ты получишь это письмо, я буду уже далеко…
Я знаю, что причиняю тебе боль, но поверь, что делать это мне очень и очень нелегко: ведь я люблю тебя.
Ты должен трезво все взвесить и понять меня. Да и себя — тоже.
Мы увлеклись друг другом и мало отдавали себе отчет в том, как будем жить. Нет, я не права: ты отдавал, ты говорил о себе, что ты по существу тот же школьник, каким был перед войной: без специальности, без занятия. Представь — и я такая же. И что же нас ждало впереди? Мечты твои и решимость найти себя в жизни — это только мечты, от них до реального осуществления расстояние огромное и трудное, да тем более с такой обузой, как я. Одному тебе гораздо легче будет найти себя. Пойми это.
А мое дело — женское… Поверь, нелегко мне было решиться на это, но, взвесив все, я решилась. Да и Курбатов, по-моему, неплохой человек: и жизнью умудренный, и дело у него в руках хорошее: до войны он уже преподавал в строительном техникуме…»
«Ничего не понимаю! Что случилось, при чем тут Курбатов?» — удивлялся письму Гурин.
— Ну что, прав я? — захихикал Кузьмин. — Отставка?
— Да ты-то откуда знаешь? Все-таки прочитал письмо, гад? — разъярился Гурин: ему надо было на ком-то сорвать зло. — Читал?
— Очень нужно! Об этом и так все знают, комбат пульбата увез с собой вашу Шуру, — и он засмеялся громко, раскатисто, даже на стул упал от радости.
— Перестань! — заорал Гурин, и рука его невольно потянулась к заднему карману, где у него лежал драгоценный кюстринский трофей — маленький, величиной с воробья, пистолет «вальтер» с четырьмя патронами в обойме.
— Но-но! — испугался Кузьмин. — Я часового позову. Не очень!.. Вы еще ответите за это… И за незаконное оружие ответите: был приказ сдать все трофейное оружие…
— Да ну тебя… — Гурин махнул на Кузьмина рукой и вышел из штаба. Прошел как в бреду мимо часового и направился в темень леса — за солдатскую кухню, за хозвзвод, туда, где ровными рядами росли молоденькие пушистые сосны. Они часто ходили с Шурой между рядами этих сосен — хорошо в них: чисто, уютно и недалеко от расположения. Зачем он пошел именно туда — Гурин не знал. А в голове билась только одна мысль: «Все… Конец всему… Конец… Все рухнуло…»
Гурин достал свой «вальтер», загнал патрон в ствол и приставил к груди. Прежде чем выстрелить, он снял пилотку и накрыл ею руку с пистолетом. Зачем? Наверное, чтобы заглушить выстрел…
Выстрела он не слышал, а вдруг ощутил нестерпимую боль в правом локте, словно кто сильно ударил его палкой по самой косточке. Удар был такой сильный, что он уронил пистолет и схватился рукой за больное место.
— Сукин сын! — раздался рядом хриплый голос майора. — Умнее ничего не мог придумать? — Он резко дернул Гурина за рукав. — Где пистолет?
Гурин машинально расставил руки. Майор нагнулся, пошарил в траве возле него, поднял пилотку, письмо и «вальтер», схватил Гурина повыше локтя:
— Пойдем! Младший лейтенант, где вы там?
Бросив Гурина на койку, майор быстро расстегнул на нем ремень, задрал на голову гимнастерку и нижнюю рубашку.
— Ранился все-таки, негодяй!.. Младший лейтенант, быстро бегите в соседний домик и попросите, чтобы Люся сейчас же пришла сюда. Только без паники. Скажите: майор Кирьянов срочно просит ее зайти.
Люся совсем недавно стала женой комбата, и теперь они жили вдвоем в отдельном домике.
Люся — тихая, заботливая женщина, ко всем добрая, ласковая. Но майор Дорошенко очень строг, и с тем шутки плохи. Теперь и он обязательно узнает о случившемся. Гурин забеспокоился — что-то будет!
Прибежала Люся. Малышев все-таки, наверное, рассказал ей, в чем дело, так как она пришла со всем необходимым. Ощупала Гурину грудь, ребра, вздохнула облегченно:
— Ничего страшного.
Она сделала противостолбнячный укол, обработала рану и забинтовала грудь бинтом вкруговую. Гурин лежал с закрытым гимнастеркой лицом, и это его спасало: не надо было прятать глаза от стыда.
Вскоре пришел и майор Дорошенко. Высокий, стройный, он был, как всегда, опрятно одет. Посмотрел на Гурина, повел шеей — то ли от боли, то ли от досады на этот раз, спросил строго:
— Что случилось?
— Ничего страшного, — сказала Люся. — Так, царапинка. На дерево напоролся.
Комбат бросил на нее суровый взгляд, приказал:
— Откройте ему лицо.
Люся оправила на нем гимнастерку, Гурин стал помогать ей, хотел встать, но майор не разрешил: