— Давай сюда, — поторопил его Василий. Тот живо сполз в воронку, подобрал под себя ноги, смотрел на Гурина, ждал чего-то. Гурин оглянулся — больше никто к ним не приблизился. Наш пулемет дал две длинных очереди и затих. Немецкий тоже молчал.
Назад, в траншею, возвращаться Гурин не мог. Вперед бежать, в немецкие траншеи, вдвоем — бессмысленно. Что делать — не знал. А казашонок смотрел на Гурина и чего-то ждал от него, каких-то действий, что ли, или слов.
— Подождем, — прошептал он, боясь, что их услышат немцы.
Казах кивнул согласно.
Солнце скрылось, сумерки стали быстро сгущаться. Потянуло прохладой.
Когда совсем стемнело, Гурин посмотрел на своего напарника, приложил палец к губам — тихо, мол, не шуми — и полез из воронки. Осторожно, еле сдерживаясь, чтобы не побежать, они, пригнувшись, ступая тихо, по-кошачьи, вернулись в свою траншею.
— О, живы! — радостно встретил их Алиев. — Живы! Быстро кушать и вперед — немес удрал.
— Как удрал? — удивился Гурин.
— Так — удрал! Догонять будем!
Они сидели с казашонком и ели кашу из одного котелка: тот свой где-то потерял. Ел, поглядывал на Гурина преданно, наконец сказал:
— Ти смелий!
— С чего ты взял?
— «Ура!» кричал.
— Ну да? Не помню. От страха, наверное.
— И-и, хитрий!..
Гурин отмахнулся ложкой, но было приятно услышать такое, как-то даже сам в своих глазах вдруг вырос и впервые зауважал себя, что свой страх смог так хорошо скрыть, а может, даже и подавить.
«Немес», к сожалению, удрал недалеко. Уже через час или полтора погони он обстрелял своих преследователей и заставил залечь. Долго лежали, вжимаясь в землю от каждой ракеты, ждали чего-то и нехотя, на всякий случай, окапывались. Потом сделали несколько перебежек, подошли поближе к противнику и принялись рыть окопы основательно.
Немцы беспрерывно бросали в небо ракеты, освещая местность, и тем больше всего досаждали солдатам — мешали копать: они вынуждены были всякий раз ложиться и затаиваться. Стреляли же они почему-то мало и куда-то в сторону. Запустят длинную цепочку трассирующих пуль в одну сторону, потом в другую, а потом возьмут да дадут непрерывную, на пол-ленты, очередь вверх, раскрасят черный горизонт разноцветными огоньками, словно елочную гирлянду растянули. Как-то не всерьез стреляли, будто забавлялись.
Сложив свою амуницию, Гурин принялся долбить землю лопатой. Но не успел снять даже верхний слой, как подошел младший лейтенант Алиев и приказал идти к командиру роты.
— Будешь связным, — пояснил Алиев. — Иди. Там он.
Лейтенант Иваньков долбил малой саперной лопатой землю и аккуратно складывал плитки дерна в сторонке — для последующей маскировки. Когда Гурин доложился, он поднял голову, присмотрелся, узнал:
— А, это ты, Гурин? Жив еще?
— Живой…
— Молодец, — похвалил он его за что-то. — У тебя десять классов образование?
— Да.
— Грамотный, значит. Будешь связным у меня.
— Хорошо.
— Не знаю, хорошо ли…
— А что делать?
— Лопата есть? Давай вот помогай.
Гурин положил в сторонке винтовку, вещмешок, шинель, отцепил лопату и принялся за работу.
То ли они обнаружили окапывающихся у себя под носом солдат, то ли их напугали наши разведчики, немцы неожиданно так всполошились, что открыли стрельбу из всех видов оружия. Пулеметы били с разных концов, трассы скрещивались, переплетались, расходились в стороны и снова перекрещивались. А потом вдруг за немецкой обороной что-то железно заскрежетало, горизонт озарился вспышками и послышался такой звук, будто рычало какое-то чудовище.
— Ложись, — лейтенант прижал Гурина к земле и сам упал рядом. В тот же миг один за другим там-сям раздались сильные рявкающие взрывы. Не успели отвыть осколки, как снова раздался рычащий скрежет я снова взрывы в нашей обороне.
И вдруг все затихло, как и не было ничего.
— Что это? — спросил Гурин отряхиваясь.
— Ишак… — сказал лейтенант, потом пояснил: — Шестиствольный миномет… Опасная штука. Шахматным порядком кладет мины.
Взвилась с шипением ракета, осветила весь передний край. При ее свете Гурин увидел вдали телеграфные столбы, редко посаженный рядок деревьев и насыпь. А за ними угадывались сады и беленькие хатки.