Резал лопатой аккуратные снежные кубики и складывал их на тыльную сторону, чтобы потом замаскировать ими бруствер. Работалось хорошо, немцы не беспокоили, лишь изредка поливали бесприцельно нашу сторону очередями — пули пролетали высоко над головами — да так же изредка бросали ракеты — освещали нейтральную полосу. Пригнутся солдаты, переждут, пока погаснет ракета, заодно и передохнут — и снова за работу.
У самого колышка лопата Гурина неожиданно ткнулась во что-то твердое, словно под лезвие камень попался. Гурин выковырнул его, и действительно — наверх выкатился булыжник, величиной с голову. Василий хотел поддеть его лопатой, чтобы отбросить подальше, но он, круглый и скользкий, всякий раз скатывался с лопаты. И тогда Гурин, воткнув лопату в снег, нагнулся, чтобы взять камень руками.
Схватил его и тут же выронил: «камень» оказался скользким и волосатым. Растопырив пальцы рук, Гурин стоял над ним, боясь нагнуться. Наконец преодолел страх, присел и маленькой лопатой перевернул этот странный предмет. И тут он ясно увидел мертвое человеческое лицо — нос, рот, залепленные грязью глаза. Отпрянул в испуге и побежал к сержанту. Тот тоже долбил траншею.
— Товарищ сержант, там… у меня… голова…
— Что голова? Болит, что ли?
— Да нет… Там… Голова чья-то.
— Что ты мелешь, — проворчал Серпухов, однако вылез из траншеи и, не бросая лопаты, пошел к Гурину.
— Вон она.
Сержант нагнулся, посмотрел и задумался.
— Это, наверное, того младшего лейтенанта, — догадался Гурин.
— Какого?
— Ну, командира взвода, который мы сменили. Снаряд в него прямым попаданием угодил.
— Ты видел?
— Солдат говорил… Которого ранило…
Сержант снова замолчал, потом обернулся к Гурину:
— Ну и что?
— Не знаю…
— «Не знаю», — передразнил тот досадливо. — Вечно ты, Гурин, что-нибудь придумаешь. Ну, что теперь?
— Не знаю…
— Заладил… Возьми положи ее пока в сторонку, вон туда. Потом придумаем что-нибудь. И давай работать, смотри, ты еще в землю и на штык не углубился. — И он пошел к себе, сердитый и почему-то недовольный Гуриным.
Земля еще не промерзла глубоко, и Гурин до утра справился с заданием, ненамного отстав от других. Бруствер замаскировал, всю землю вокруг забелил снегом, и, когда лейтенант с тем офицером проверяли работу, Гурина даже похвалили.
— Бывалый солдат! — сказал лейтенант. — Мой мальчик! Плохих не держим, — он подмигнул Гурину, и они пошли дальше.
День прошел спокойно. Немцы, правда, обрушивали на нашу сторону минометные и артиллерийские налеты, но били главным образом по тылам плацдарма, наверное знали, что там земля нафарширована техникой и редкий снаряд не причинит нам вреда.
Поздно вечером в траншеи вернулась пехота. Автоматчики обрадовались: вот сейчас они сдадут окопы хозяевам, а сами побегут в свой теплый сарайчик в деревню. Уже собирались в небольшие группы, довольно потирали руки, ждали команды. А ее почему-то не было. И лейтенанта не было. Может, он не знает, что пехота вернулась? Разыскать бы его.
Но Исаев появился сам, и был он как-то весь напряжен и собран. Не подмигивал, не шутил, строг, деловит. Собрал автоматчиков, сказал:
— Никаких сарайчиков. Утром пойдем в наступление вместе с пехотой. На нас ложится основная задача прорыва обороны противника. Мы должны захватить траншеи, очистить их, ворваться во вторую линию траншей и тоже очистить. На этом наша задача заканчивается. Дальше немцев погонят другие. Помните, что мы — автоматчики. Автоматчиков немцы боятся так же, как морских пехотинцев. Бесстрашие, смелость, напористость, взаимовыручка, ненависть к врагу — вот наши качества. В атаку пойдем в телогрейках, шинели оставьте в окопах. Все стремление — ворваться как можно быстрее в траншеи противника. Ворвался — не зевай, не медли — бей, очистил колено до поворота, иди влево — очищай следующее колено. Будь осторожен — за поворотом, за углом может притаиться немец. Вымани его оттуда, убей — и дальше. Очистил — тут же вперед, на штурм второй линии обороны, не жди других: другие не отстанут, будь уверен.
Лейтенант говорил четко, напористо, вдалбливал солдатам в головы военные истины, старался, чтобы они запомнили все, потому что самая незначительная мелочь, оплошность может стоить жизни.