– Поздновато чистить стойла.
Я вытащила травинку из волос Чейза.
– Девитт. Не мог бы ты сказать ему о том, что мы пришли? Пожалуйста.
– А почему ты думаешь, что он здесь?
Дверь открылась внутрь, и Роклин чуть не упал спиной назад, но в последний момент ухватился за косяк.
– Потому что я здесь. В чем дело?
Из-за спины Роклина показался Девитт. В комнате было темно, только один фонарь стоял на столе рядом с радиоприемниками, и из-за его тусклого желтого света лицо доктора казалось изможденным, а шрамы на щеках глубже.
Больше в комнате никого не было.
– Я... э-э...
Кажется, он нам не обрадовался. До этого момента я не думала о том, что Девитт может и отказаться меня выслушать.
– Извините, что прервали вас, доктор, – сказал Роклин.
– Что вы здесь делаете? – резко спросил Девитт, выходя в коридор. На его шее напряглись мышцы. Мой взгляд упал на фотографию, прислоненную к фонарю. Я видела ее, когда впервые пришла сюда, – профиль смеющейся девушки со светло-каштановыми волосами.
Девитт вернулся в комнату, схватил фотографию и сунул ее в карман. Потом он взял фонарь и, пройдя между нами, пошел в сторону главного холла.
– Подождите, – сказала я, догоняя его. – Нам надо поговорить.
– Я занят, – рявкнул Девитт и сердито глянул поверх моей головы на Чейза. – Мне все равно, кто вы.
В моей груди поселилось тяжелое чувство: должно быть, он услышал по радио что-то, что его так расстроило. Уничтожен еще один пост. Пострадало еще больше наших людей. Но если это так, то в комнату вызвали бы остальных техников.
– У меня есть идея, – торопливо сказала я. – Я знаю, как заставить людей проснуться.
Девитт пошел медленнее. Остановился. Глубоко вдохнул.
– У вас одна минута.
Я развернула бумажку со Статутом, которую сжимала в кулаке.
– Выглядит знакомо? – Девитт только что-то буркнул, и я торопливо продолжила. – Все знают, как выглядит Статут, но что, если вы сможете изменить то, о чем в нем говорится? Если он будет выглядеть по-прежнему, но сообщать что-то другое?
Чувствуя его замешательство, я постаралась подобрать слова.
– Смотрите, если кто-нибудь изменит слова в листовках на другие... своего рода послание... тогда вы сможете обратиться к каждому. Это послание окажется на виду. Его прочитают дети в школах. Оно окажется на дверях половины домов в стране.
– Заменить слова Статута о морали? – спросил Девитт. – На что?
– На рассказ о том, что происходит на самом деле, – сказал Чейз.
– Вы можете спрятать правду на самом видном месте, – продолжила я, думая о предательских статьях в маминых журналах. – Написать об арестах и казнях нарушителей статей, об издевательствах в исправительных школах, о промывании мозгов солдатам и о том, что случилось с убежищем.
Чейз взял меня за руку, переплел свои пальцы с моими и сжал, словно стараясь удержать меня на месте.
Девитт размышлял. Чувствуя, как внутри формируется план, я показала Статут Чейзу.
– Как часто ты смотрел на них – действительно смотрел, – когда был солдатом? – спросила я.
Он выдохнул сквозь зубы.
– Никогда. На самом деле, ни разу. Во время обучения мы читали по учебнику.
– Вот именно. Они написаны для всех остальных. – Я выдернула ладонь из его руки. – Нам не придется нападать на базы в одиночку. Как только люди прочитают написанное, они будут сражаться вместе с нами. Это может начать революцию, как ты и сказал.
Девитт провел костяшками пальцев по щеке.
– Если достаточно незаметно вставить слова в текст, Бюро может даже не заметить, – сказал он. – Пока они поймут, уже полстраны получит эти листовки.
– Они сами доставят наше послание, – подхватила я. – До задуманного Вождем праздника в Шарлотте остается еще две недели. Если мы успеем все сделать до этого времени, наши шансы на захват базы возрастут, верно?
Во мне росло возбуждение, но кроме него, еще что-то темное и ужасное. Если план сработает, ФБР придет в бешенство. Их месть будет страшной.
Несколько секунд Девитт молчал. Свет фонаря ложился на землю неровными кругами, когда доктор двигал запястьем.
Он медленно кивнул.
– И каким образом вы предлагаете вставить послание в Статут? – спросил он.
Впервые с нашего прихода губы Чейза приподнялись в медленной озорной улыбке.
– Так получилось, что мы знакомы с парой ребят, которые могут помочь.
* * *
Час спустя мы с Чейзом сидели за складным столом в столовой. Созванный Девиттом совет продолжал спорить с той минуты, как доктор рассказал о моем плане. Все согласились с тем, что использование Статута было хорошей, хотя и рискованной идеей, но никак не могли решить, что именно вставлять в текст.
– Нужно сосредоточиться на том, что произошло в убежище, – сказала мисс Рита. Ее волосы были убраны под красный шарф. – Вызвать сочувствие, а затем сообщить о пункте сбора и времени атаки на базу Шарлотта.
Пэтч, старик, возглавлявший бойцов, презрительно усмехнулся и постучал костылем по металлическому краю стола.
– А если синие разгадают послание раньше остальных? Наша операция провалится. – Он покачал головой. – Нет, надо писать неопределенно. В общих чертах.
– Неопределенность не пойдет, – возразил Девитт. – Нам надо, чтобы гражданские, прочитавшие это, могли за что-то зацепиться. «Такое случилось с моей кузиной, соседом, с моим отцом. И может случиться со мной».
– Тогда придется называть имена, – сказал Панда, рассеянно водя пальцами по списку имен на руке. – Реальные имена и реальные истории.
Мы с Чейзом переглянулись. Слишком много было этих историй. Слишком много людей мы уже потеряли. Как тут выберешь?
– Это будет список длиной в тысячу миль, – сказала мисс Рита, озвучив мои мысли.
На столе лежала стопка листовок со Статутом и заточенные карандаши, но пока еще никто не записал ни слова. Я взяла листок и сложила его пополам. Потом еще раз. И еще, и еще, просто чтобы занять руки.
– Как насчет твоей подруги с травмой позвоночника? – повернулся ко мне Девитт. Это был первый раз с момента нашего прихода, когда кто-либо из них признал наше присутствие. – Девушка, которую жестоко избили в исправительной школе, а потом специально не лечили, чтобы запугать остальных воспитанниц и вынудить их подчиняться Статуту.
– Боже милосердный, – прошептала мисс Рита.
Я смяла в кулаках под столом плотно сложенную бумажку. Да, это ужасающая история, но эксплуатировать Ребекку – последнее, чего мне хотелось. Кроме того, даже если она скажет «да», Шон ни за что не согласится.
Прежде чем я успела ответить, заговорил Ван Пелт, управляющий огородами, рыжий мужчина, который захватил нас в апельсиновой роще.
– Нам не нужна душещипательная история, – сказал он. – Она должна вдохновлять.
– Тогда вам нужен герой, – сказал Чейз. Все, включая меня, повернулись к нему. Он сел прямее. – Кто-то, кого люди знают и с кого они смогли бы взять пример.
Панда хлопнул Девитта по спине:
– Это ты, док.
Глубоко задумавшись, лидер Три потер подбородок.
– Вряд ли меня можно назвать героем. И к тому же я не уверен, что мою ситуацию можно назвать обычной. Большинство гражданских не прячут беглецов у себя в подвалах, как делали мы.
Он смотрел прямо на меня.
Я сглотнула.
– Точно, – сказала я. – Девушка, которую отправили в исправительную школу, после того как ее мать была арестована за несоответствие. Которая сбежала из тюрьмы в Ноксвилле, присоединилась к сопротивлению и, предположительно, стала снайпером.
– Это имеет смысл, – заметил Девитт.
Чейз побледнел.
– Вы назовете ее имя.
– Да, – слабым голосом сказала я. – Вам придется назвать мое имя. Оно уже и так на слуху: МН крутила его по радио с тех пор, как мы сбежали из исправительной школы.