– Мы давно не виделись, – сказал мужчина. – Он со своей мамой, и хотя мне не нравится это признавать, но сейчас они в лучшем месте.
Мой рот снова приоткрылся, образовав букву «О», и меня охватила волна жалости. Надеюсь, моя мама тоже в лучшем месте.
Он улыбнулся:
– В Мексике.
– В Мексике, – медленно повторила я. На этот раз он засмеялся и положил ладонь на мою руку.
– Точно, – сказал он. – Большая страна по ту сторону границы.
– Границы Соединенных Штатов, – уточнила я. Этот мужчина наверняка не в своем уме. Я улыбнулась ему самой вежливой «как-скажете» улыбкой.
– Современные дети, – вздохнул он. – Я думал, ты сказала, что любила читать.
– Я знаю, что такое Мексика, – сказала я, стараясь, чтобы голос звучал беспечно. – Просто... они закрыли свою границу во время Войны. И послали армию охранять ее.
Я помнила кадры новостей: люди, пытающиеся вскарабкаться на стену во время самых сильных беспорядков, подкладывающие самодельные бомбы, чтобы прорваться через слабые места. Мексиканские ополченцы окружали их и отбрасывали обратно в Техас и Калифорнию. Они не желали иметь никаких дел с Америкой, опасаясь появления таких же повстанцев в собственной перенаселенной стране.
Мужчина поморщился.
– Я слишком хорошо это помню.
Мы завернули за угол шкафа и остановились у нескольких мятых карт, прикрепленных к стене. На одних картах были изображены различные континенты, на других – Грейт-Смоки-Маунтинс.
Одна из карт была очень похожа на ту, что висела в комнате связи в Стойкости. Эта также была утыкана красными и зелеными булавками, но не только восточные районы страны, западные тоже.
– Времена меняются, – сказал мужчина.
На политической карте мира он нашел Мексику и задержал на ней палец, глядя куда-то вдаль.
Он не мог говорить правду. Ни одна страна не принимала граждан США, особенно после того, как президент Скарборо объявил переход границы нарушением закона. Война повергла весь мир в упадок, и когда Скарборо объявил экономическую независимость краеугольным камнем Реформации, мир в конечном счете оставил нас восстанавливаться самостоятельно.
Мои глаза опустились ниже, к стопке плоских деревянных ящиков.
– Хочешь посмотреть? – спросил мужчина, блеснув глазами.
Я пошла следом за ним к ящикам. Он отодвинул верхнюю крышку.
– Ты знаешь, что это?
У меня отпала челюсть. Внутри ящика находилась стеклянная витрина, обложенная соломой, а внутри нее лежал старый документ, пожелтевший от времени.
В самом верху надпись «Конгресс, 4 июля 1776» и ниже «Декларация принята единогласно тринадцатью соединенными Штатами Америки».
– Это Декларация независимости, – сказала я. – Она настоящая? Я думала, Скарборо велел убрать ее в архивы во время Реформации.
– Так и есть, – расстроенно ответил мужчина. – Архивы. Величайшая коллекция запрещенной литературы после Ватикана. Я рад, что ты ее узнала.
– Я не видела ее даже на картинке с самого детства, – сказала я. – Как вы ее достали?
– Моим людям удалось забрать некоторые вещи, перед тем как меня выгнали из города.
Я не очень поняла, что он хотел сказать. Мой взгляд пробежал по листу и остановился на следующих словах: «В случае, если какая-либо форма правительства становится губительной для самих этих целей, народ имеет право изменить или упразднить ее и учредить новое правительство, основанное на таких принципах и формах организации власти, которые, как ему представляется, наилучшим образом обеспечат людям безопасность и счастье».
В Стойкости Джесс сказал мне что-то похожее.
– Кто вы? – спросила я.
Прежде чем он успел ответить, открылась входная дверь, и мое внимание привлекли звуки снаружи. Сквозь синеву ночи до нас долетел смех. Смех и радостные возгласы. И что-то еще.
Пение.
В дверном проеме стояли двое: сердитый мужчина с бородкой, Макс – судя по выражению лица, он до сих пор был не слишком рад нашему присутствию, – и Джесс, моргнувший, заметив меня. Он снова отдал честь, на этот раз пожилому библиотекарю. Определенно, это место изменило его манеры.
– Сержант-майор Уэйт, – представил Макс, но дернувшийся глаз библиотекаря уверил меня в том, что он узнал дядю Чейза.
– Извините за беспокойство, сэр, – сказал Джесс. Он стоял ровнее, чем я когда-либо видела, как будто не был способен на сарказм, который я так привыкла слышать из его уст.
Я разгладила свою толстовку, осознав, что недооценивала важность пожилого мужчины для лагеря. Библиотекарь только махнул рукой.
– Прошу, – сказал он, отклоняя почтительность Джесса. – Те времена давно прошли.
– Не для меня, – сказал Джесс.
Мужчина печально кивнул и отсалютовал в ответ:
– Спасибо, солдат.
Наконец до меня дошло, где я видела его раньше. Много лет назад, до Войны, на обложке одного из маминых журналов.
– Ой, – сказал я, распахнув глаза. В следующее мгновение Джесс взял меня за руку и вывел из домика.
– Это...
– Да, – сказал Джесс, – это он.
Президент, предшественник Скарборо. Человек, проигравший выборы на второй срок и обвиненный в атаках повстанцев на крупные города. Он принял на себя удар, а обломки страны оказались в руках движения «К новой Америке».
– Я не знала. Какая же я идиотка, – сказала я, думая, что, возможно, следовало рассказать ему о поддельных Статутах, и об уничтоженных базах, и обо всем остальном, что я слышала в комнате связи в Стойкости. Неожиданно я испытала неуверенность по поводу того, чем можно было поделиться.
– Жди здесь, – отрезал Джесс и оставил меня на крыльце, закрыв дверь прямо перед моим носом.
– Это правда? Он правда здесь?
Я обернулась и увидела Чейза, поднимавшегося по ступенькам. Он задумчиво хмурил брови.
– Кажется, да, – сказала я. – Меня только что выставили вон. Похоже, Джесс пришел докладывать.
– Или извиняться, – сказал Чейз. Об этом я не подумала. В ответ на мой выжидательный взгляд Чейз добавил: – Я услышал, как Макс рассказывал капралу Блэкстоуну, что во время своего последнего пребывания здесь Джесс спустился с холма в обычный поход за припасами, а вернулся с десятком солдат на хвосте. Пришлось потрудиться, чтобы... – он помолчал, нахмурившись, – ...спрятать концы в воду.
– Что он натворил?
– Трудно сказать. Похоже, подстрекал людей.
Я вспомнила, как Поло сказал, что видел Джесса во время демонстрации перед призывным пунктом. Если это правда, то Джесс в деле уже очень долго.
Внутри Макс что-то говорил, но я не могла расслышать.
– У нас с вами одна цель, сэр.
При звуке голоса Джесса мы с Чейзом посмотрели на дверь, как будто она могла внезапно открыться.
– Да, но мы идем к ней очень разными путями, – сказал президент. – Я не стану возвращаться на пост при поддержке организации, которая одобряет покушения на убийство и диверсии. Сейчас народ и так это имеет. Люди заслуживают лучшего.
Мы с Чейзом переглянулись. Девитт не говорил нам, что Три поддерживают президента. Наверное, он поведал об этом Джессу лично.
– Этот план со Статутами, – сказал Джесс. – Он отличается от того, что мы делали в прошлом.
– Я слушаю.
Мое сердце забилось быстрее. Сейчас бывший президент Соединенных Штатов услышит план, который придумала я. Я не знала, что будет следующим: я завизжу от восторга или меня стошнит.
Разговор внутри стих. Или президенту требовалось время, чтобы прочитать новый вариант Статута и обдумать план, или говорившие прошли за пределы слышимости.
Я сунула руки в карманы, расстроившись из-за того, что не услышу реакции президента.
– Ты слышал о том, что Три поддерживают этого президента? – спросила я. Я особенно не задумывалась о том, что будет дальше, когда МН лишится власти.
Чейз покачал головой.
– Похоже, он не слишком большой их поклонник.
Я потерла три отметины на груди.
– Не думаю, что у него есть выбор, если он хочет вернуться на свой пост. Я не знаю никого другого, кто противостоял бы МН.