Снова прижимаюсь губами к губам женщины, не закрывая глаза, чтобы не пропустить ни секунды. Именно тогда я замечаю единственную слезу, которая вырывается из уголка ее глаза, оставляя одинокий след на нежной коже лица. Я хочу поцеловать Кэри, стереть следы ее боли своим прикосновением, но вместо этого делаю глубокий вдох, разворачиваюсь и покидаю участок, даже не взглянув на нее.
Каждый шаг, который отдаляет меня от нее, ощущается словно удар молнии в грудь. Он заставляет мои ноги болеть, словно я несу тонну веса на спине.
Продолжаю идти, и даже когда возвращаюсь к мотоциклу Айзека, который тот одолжил мне, чтобы я смог доехать сюда, боль в груди не стихает.
Седлаю KX Zephyr, снимаю шлем с руля и грубо надеваю его на голову, сразу же ограничивая доступ воздуха в свои уже оголодавшие легкие, и становится ясно, что нужно быстро отсюда выбраться. Поднимаю подножку мотоцикла, опускаю визор шлема и срываюсь с места, словно сам дьявол преследует меня.
Я еду через город, в открытую сельскую местность, позволяя живописным видам проноситься мимо, в попытке притупить ноющую боль.
Через несколько часов мне удается добраться до дома. Уже почти стемнело.
Я солгал Кэри насчет своего отъезда, потому что даже не подтвердил свой рейс обратно на Ибицу. Однако понимаю, что ради своего здравомыслия должен купить билет в ближайшее время.
Мне больно от того, что Кэри не попросила меня остаться, не просила о большем даже после нашего поцелуя. Но чего я ожидал? Она сказала, что ничего не изменилось.
Я по глупости надеялся, что сегодняшний день станет нашим приветствием, а не прощанием. И все же был очень рад, что Кэри, наконец, поделилась правдой; она открылась мне и ответила на все вопросы, даже если я не совсем понимал ее действия.
Глядя на боль любимой женщины, зная, какой тяжелой была ее жизнь, мое желание быть рядом с ней становится лишь сильнее.
Даже представить не могу, каково это — потерять родителя, не говоря уже об обоих за такой короткий промежуток времени, и у меня нет ни малейшего представления о том, каким образом заботиться о ребенке с аутизмом, но я знаю, что люблю Кэри так же сильно, как и раньше. Возможно даже больше.
Могу ли я отпустить нашу любовь, зная, что Кэри чувствует то же самое?
Достаю свой телефон и делаю звонок, который больше не может ждать.
Когда на том конце провода отвечают, я не хожу вокруг да около, а просто говорю как есть.
— Риан, я еще не скоро вернусь, поэтому клуб в твоем распоряжении. Если понадоблюсь, ты знаешь мой номер, — девушка начинает приставать с вопросами о Нейте, но я перебиваю ее. — Нет, он еще не знает, я позвоню ему чуть позже . Ничего страшного, если на какое-то время ты возьмешь управление в свои руки. Мне нужно кое о чем позаботиться, и не уверен, сколько времени это займет, — если вообще можно что-то исправить. — Все предстоящие события записаны в моем планере, используй мой офис для работы, если тебе нужно. Увидимся через неделю или две.
Прежде чем Риан успевает задать мне очередной вопрос, я вешаю трубку.
С моей стороны такие действия выглядят непрофессиональными, но в данный момент мне плевать. Есть вещи поважнее.
Теперь нужно дождаться, когда Кэри сделает первый шаг.
Для того, чтобы у нас появился шанс, она сама должна стать инициатором. Мне нужно знать, что Кэри не только любит меня, но и готова за меня бороться.
Любовь; слово из шести букв, которое легко написать, но невозможно определить.
Очевидно, она является доказательством того, что я достоин сражаться, но ради нее я готов пойти на войну.
Глава 13
Кэри
Я сижу, уставившись на сложенный листок бумаги, зажатый в одной руке, а пальцами другой скольжу по своим губам, все еще покалывающих от ласки Лиама.
Поцелуй, который сначала казался приветствием, вскоре превратился в прощание, а я так устала от прощаний.
Окидываю взглядом сад — от цветов для Сирен к пугалу и обратно к листку бумаги, который рассеянно поглаживаю пальцами.
Интересно, есть ли на этом, казалось бы, незначительном листке, сложенном вчетверо, слова, благодаря которым Лиам навсегда попрощается со мной?
Именно по этой причине я все еще не решаюсь развернуть его. Если не стану разворачивать, то смогу притвориться, будто все хорошо, поэтому я аккуратно разглаживаю складки и кладу лист в задний карман джинсов.
Мне нужно всего несколько минут, чтобы вымыть наши кружки и запереть сарай. Теперь, когда Лиам ушел, я не хочу оставаться здесь одна. Место, которое всегда дарило утешение, даже после того, как я рассталась с Лиамом, теперь кажется бесплодным, несмотря на избыток овощей и фруктов, которые созрели для сбора.
Я запираю входную калитку и медленно шагаю обратно к нашему дому в надежде, что Лора-Нель и Сирен уже вернулись из океанариума.
Обычно я наслаждаюсь тем, что никого нет дома, но сегодня не могу думать ни о чем, кроме своего одиночества, застряв в собственных мыслях и прокручивая каждую секунду того короткого отрезка времени, который мы провели с Лиамом.
Открыв входную дверь, я встречаю тишину.
— Лора-Нель... Сирен... Вы дома?
Мой голос эхом отдается в пустом доме, и на секунду мне хочется развернуться и пойти обратно, но куда я пойду?
Вместо этого наливаю себе стакан холодной воды и направляюсь в маленькую комнату, которую использую как кабинет-студию.
На мольберте, в углу комнаты, стоит чистый холст. Он манит меня, просит излить на себя уныние, которое я ощущаю. Хочет, чтобы я выплеснула его на хрустящую, девственную поверхность вместе с краской.
Стащив с себя кеды и джинсы, я оставляю их у двери и натягиваю комбинезон для рисования.
Когда я поглощена своим искусством, то забываю обо всем, и краска имеет тенденцию покрывать все, во что я одета, поэтому комбинезон стал необходимостью.
Я вытаскиваю палитру, беру кисти и концентрирую внимание на своих чувствах. Затем тонкими мазками кисти пишу меланхолию своей жизни, используя все цвета спектра, чтобы отразить на холсте свою печаль, тоску и даже вину. Холсте, который когда-то был девственно чистым, а теперь на нем красуются самые темные глубины моего сердца.
Несколько часов спустя я стою перед своей законченной работой.
Протягиваю руку, чтобы коснуться призрачной фигуры, которая сидит чуть в стороне от центра, почти поглощенная мраком, и мои пальцы зудят от желания вернуть этого человека к свету.
Фигура довольствуется тем, что сидит в темноте и просто наблюдает, как яркий солнечный свет льется через открытое окно, а ветер поощряет сверкающие, свободно парящие пылинки кружиться в безрассудном самозабвении.
Не могу с точностью сказать, кем именно является эта фигура — Лиамом или мной, и не уверена в том, хочу ли быть этими частицами свободы, или же просто жду возможности закрыть окно, ожидая, когда на смену внутреннему хаосу придет спокойствие.
— Кэри, ты тут?
Голос Лоры-Нель доносится с другой стороны дома, отрывая меня от напряженного изучения только что нарисованного образа.