Крестьяне его ненавидели и, очевидно, устроили против него целый заговор, в котором принимал деятельное участие Ефим Максимов, дядя любовницы барина. Летом 1839 группа крестьян, которых Достоевский начал яростно ругать, набросилась на обезумевшего помещика и убила его. Приехавшим следственным властям крестьяне, по-видимому, дали крупную взятку: официальное расследование пришло к выводу, что смерть отставного штаб-лекаря Михаила Достоевского, чье обезображенное тело было найдено в роще, последовала от "апоплексического удара". Но хотя дело замяли, нельзя было скрыть истину от родных и соседей.
Смерть отца произвела потрясающее впечатление на Федора. Его ошеломили все обстоятельства этого страшного конца, в котором соединились и разврат, и пьянство, и насилие, и элементы тайны, и ряд загадочных бытовых деталей. Все эти факты и переживания так глубоко запечатлелись в его памяти, что через сорок лет он использовал их в "Братьях Карамазовых", хотя трудно сказать, в какой мере портрет старика Карамазова соответствовал воспоминаниям Федора Достоевского о собственном его отце. Но даже и без этих литературных доказательств, можно с уверенностью предположить, что 18-летний юноша был поражен трагедией в Даровом. (Бывшее имение Достоевских Даровое было в тридцатых годах нашего столетия превращено в колхоз имени Достоевского. Неизвестно, сохранилось ли это название после войны. Некоторые крестьяне старожилы, со слов отцов и родных, сообщили советским исследователям ряд любопытных деталей о жизни в Даровом в те времена, когда им владел штаб-лекарь Достоевский.).
Фрейд утверждает, что до этого момента болезнь Федора носила сравнительно невинный характер: травматическое потрясение превратило ее в эпилепсию (Сведения об эпилепсии Достоевского весьма противоречивы. Хотя о ней написан ряд работ (в том числе и медицинские тезы на иностранных языках, по преимуществу по-французски), мы до сих пор не можем сказать с точностью, когда эта болезнь впервые появилась у Федора Михайловича. Его друг и биограф Орест Миллер относил ее появление к раннему детству, дочь Любовь - к моменту убийства отца, а сам Достоевский упоминает о ней в связи со своим заключением в крепости, с каторгой и даже с пребыванием в Семипалатинске (свидетельство Софьи Ковалевской). Во всяком случае, следует отбросить, как ничем не подтвержденную, легенду о том, будто болезнь явилась следствием телесного наказания, которому Достоевский якобы подвергся на каторге.).
По мнению венского ученого, юноша {30} бессознательно желал смерти отца, которого ревновал к любимой матери, и когда желание осуществилось, испытал ужас и непобедимое чувство вины и раскаяния; теперь он готов был принять любую кару, чтобы искупить свой тайный грех. Эдиповым комплексом Фрейд и его ученики объясняют не только мазохизм Достоевского и его приятие страдания, но и его восстание против разных форм авторитета или отцовства: он, или во всяком случае созданные им герои, воевали и против Отца небесного, и против Царя-батюшки - и эту борьбу Достоевский всегда ощущал как преступную, хотя она и привлекала его с болезненной силой.
Все его противоречия, все его шатания от социализма к консерватизму, от неверия к церковности опять-таки коренятся в основном психологическом изъяне. Достоевский, подсознательный отцеубийца, стал верным сыном церкви и престола, потому что стремился бессознательно к преодолению своих преступных наклонностей. "Смирись, гордый человек", "верую, приемлю, подчиняюсь" таково было его магическое заклинание, которым он надеялся отогнать злых духов мятежа. И разве не знаменательно, что его самый глубокий и сложный роман - "Братья Карамазовы" - построен вокруг темы отцеубийства, и что всё творчество Достоевского посвящено вопросам о преступлении и наказании в самых различных видах.
Как бы ни относиться к применению теории психоанализа для объяснения личности Достоевского, совершенно ясно, что было бы весьма рискованно выводить только из Эдипова комплекса всё бунтарство Достоевского и все противоречия его веры и неверия, революционности и верноподданничества, славянофильства и западничества, религиозного анархизма и церковности, интуиции и логики. Интеллектуальная, идеологическая и психологическая сложность Достоевского не исчерпывается схематическим толкованием фрейдизма - и {31} это несмотря на меткость и справедливость многих замечаний Фрейда и его учеников о внутренних конфликтах Достоевского человека и писателя.
Фрейд считает, что невозможность разрешить Эдипов комплекс и освободиться от него, вызвала обычные в таких случаях патологические явления невроза - и Достоевский заболел эпилепсией. Во время припадков Достоевский, по собственному признанию, испытывал тягостное ощущение вины, точно он был великим грешником - затем приходил миг просветления, невыразимого блаженства, - и потеря памяти, провал обморока. Это и дает Фрейду основание связывать эпилепсию Федора Михайловича с его тайными желаниями отцеубийства и наказания за греховное влечение.
Дочь писателя, одна из самых недостоверных свидетелей его жизни, пишет, что "согласно традициям нашей семьи, первый припадок эпилепсии у Достоевского произошел, когда он узнал о смерти отца". Воспоминания тех, кто знал Достоевского в молодости, этого не подтверждают: среди них был и врач, пользовавший его в течение ряда лет. Большинство данных указывает, что обострение нервных припадков произошло через несколько лет после убийства отца, по всей вероятности в связи с арестом и ссылкой. Нигде нет указаний, что юноша ответил эпилептическими конвульсиями на известие о том, что произошло в Даровом. И уж совсем фантастическим представляется утверждение его приятеля Григоровича, в передаче Зинаиды Гиппиус, будто "мужики разорвали Михаила Федоровича на глазах сына".
В момент убийства Федор находился за сотни верст от Дарового. Любопытно, что в переписке Достоевского почти нет упоминаний о смерти отца: по свидетельству его дочери, конец Михаила Федоровича считали в семье страшным и позорным и поэтому избегали говорить о нем. (Свои взгляды на Достоевского Фрейд изложил в очерке "Достоевский и отцеубийство", помещенном в качестве предисловия к немецкому переводу планов и заметок к "Братьям Карамазовым" (Мюнхен, 1928, Пипер Ферлаг). Очерк этот впоследствии перепечатывался в собрании статей Фрейда на разных языках. Психоаналитический подход к писателю был ранее испробован доктором Иоланом Нейфельдом, о котором Фрейд в своем очерке упоминает с похвалой. Книга Нейфельда (переведенная на русский язык) полна, однако, таким количеством грубых ошибок, что ценность ее более чем сомнительна, и пользоваться ею, как источником, невозможно. Автор явно не знаком с датами и фактами жизни писателя, допускает множество искажений и строит свои выводы на недоброкачественном с биографической точки зрения материале.).
{32} Трудно судить, насколько справедливы предположения Фрейда о роли Эдипова комплекса в жизни Достоевского. Образ отца у него двоился и в его письмах к брату и родным, и в его романах. Возможно, что в какой-то мере поведение отца в Даровом и его любовные похождения были той психологической основой, на которой вырос образ сладострастного старика Карамазова.
Вопрос об отношениях отца и сына составляет одну из главных тем "Подростка", и взаимоотношения между родителями и детьми входит в завязку "Неточки Незвановой", "Униженных и Оскорбленных", отчасти "Идиота" и ряда других произведений. Ясно, что вопрос этот неотступно занимал Достоевского. В какой мере было это вызвано неразрешенным, в глубине психики засевшим комплексом вражды к отцу и любви к матери, - сказать с уверенностью, на основании имеющихся фактических данных, никак нельзя. То же самое относится и к происхождению его болезни, которую Фрейд называл аффективной, а не органической формой эпилепсии. Иными словами, он подчеркивал психосоматический характер недуга, и говорил о Достоевском, как о невропатическом субъекте, а не о душевно больном. Мы даже не знаем, были ли его частые недомогания в молодости проявлениями острого невроза или действительными эпилептическими припадками.