Кромешную тьму вспороли самолетный гул, нити прожекторов, залпы зениток, тут и там на землю высыпали парашютные конфетти, а с моря к берегу потянулись баркасы и лодчонки. «Потрясающе, а? — сквозь пулеметные тра-та-та крикнул мне в ухо Андриё Дюпон. — Макет в точности воспроизводит бой в английском секторе высадки ночью 6 июня!» Да, в этом музее впечатляло все: и действующие макеты (крошечные корабли, понтоны, боевая техника), и имитация морского прибоя, и разыгранный средствами электроники «настоящий бой», и документальные съемки об открытии второго фронта в Европе. Из широких окон музея видна, будто на ладони, вся бухта Арроманша: там навеки застыли, окаймив ее полукругом, мощные бетонные дебаркадеры, за которыми в ночь высадки прятались корабли союзников. В Нормандии 14 таких музеев. «И знаете, что меня когда-то поразило? — кричит оглохший от „боя“ Дюпон. — Их открыли немедленно после войны. Этот, в Арроманше, принимает туристов с сорок шестого года. Когда у вас в России не успели даже разобрать руин!»
«Типичного француза» непременно зовут Дюпон, и Андриё Дюпон вполне соответствовал бы этому классическому определению, не будь в его судьбе совершенно исключительного эпизода. Пленный французский офицер часто вглядывался сквозь проволочные заграждения в сторону соседнего концлагеря, откуда ему отвечало улыбкой измученное и прекрасное женское лицо. Когда пришло освобождение, он стремглав помчался туда и взял незнакомку за руку. «Вот так мы с ней и обручились». Украинка Зина пошла с ним в его родную Нормандию. «Нас освободили советские солдаты, — говорит Дюпон, — и никогда не следует забывать этого: своим освобождением от фашизма Франция обязана прежде всего Советскому Союзу. Не зря при де Голле невозможно было даже вообразить каких бы то ни было юбилейных торжеств в честь второго фронта, да еще без русских. Кому не известно, что он открылся, когда Советская Армия уже освобождала Западную Европу?»
Приглашенный из Алжира в Лондон срочной телеграммой Уинстона Черчилля, Шарль де Голль узнал об операции «Оверлорд» («Властелин») лишь 4 июня — за два дня до ее начала. Так французское участие в высадке свели к чистой символике: два крейсера, несколько мелких судов, сотня самолетов, крохотные отряды морских десантников и парашютистов. США и Англия открыто продемонстрировали, что рассматривают Францию как страну без правительства и, значит, ее «освобождение» как оккупацию. По «примеру» Италии и здесь полнота власти должна была перейти к Союзной военной администрации оккупированных территорий, — хотя ордонансом от 2 июня Комитет национального освобождения «Сражающейся Франции» уже принял статус Временного правительства Французской республики.
Черчилль изложил де Голлю свой план: Англия готова обсудить с ним проект будущего политического устройства во Франции, но при одном условии: если он немедленно отправится за инструкциями в США. Ответ де Голля полон твердости и достоинства:
— Французское правительство существует. Мне нечего спрашивать на этот счет указаний ни у США, ни тем более у Великобритании.
«Генерал буквально встал на дыбы», — замечает английский премьер в своих мемуарах. Он, впрочем, тоже был тверд:
— Знайте же! Всякий раз, когда мне придется выбирать между Европой и широким проливом, я выберу широкий пролив!
Высадка свершалась через «узкий пролив», через Ла-Манш, и в том-то смысл возражения Черчилля: дескать, на самом-то деле свобода в Европу грядет через «широкий пролив» — Атлантику. Не забудем, однако, что к моменту открытия второго фронта в Нормандии на советско-германском фронте были скованы три четверти всех дивизий вермахта и стран гитлеровской коалиции. Так кто же протянул Франции, Европе руку помощи?
Но вот спустя 40 лет на берегах Нормандии устраивается невиданное пропагандистское шоу, которое пресса тут же назвала высадкой на «бис».
Прежде чем грянула юбилейная премьера, на многочисленных репетициях уже прояснилась цель и направленность задуманного: 40 лет назад на берегах Нормандии, оказывается, сошлись в рукопашной повздорившие западные братья. Одни — был грех! — впали случайно в фашизм, другие явились с великой освободительной миссией через «широкий» и «узкий» проливы и положили конец войне.
Первое «великое примирение» произошло после второй мировой войны, когда бывшие противники — цитирую президента США — «основали большой альянс, который служит сегодня щитом свободы, процветания и мира…». Ну что же: почти через полвека лицедейство с блеском доведено до конца. Сражение в Нормандии представляют теперь как решительный, поворотный момент в ходе второй мировой войны, как «заключительный эпизод последней гражданской войны на Западе», как «зарю» европейского единства и атлантического союза против СССР и стран социализма, от которых будто бы и исходит угроза «западной демократии»…