Один Бизьен отделился от полка, спустился на землю и сказал брату:
— Здравствуй. Заждался нас? Но я торопился как мог. А папа, мама, брат Альбер, они где?
И тогда вы, Андре, показали рукой в небо и ответили:
— Там. С тобой. Летите во Францию! Я туда приду пешком. Ключ мама положила под коврик у входа, но она, конечно, помнит об этом.
Андре Бизьен вернулся в Нормандию, в город Дьепп, и под ковриком у входной двери нашел положенный туда мамой ключ. Папу, маму и брата Альбера гестаповцы увели отсюда, из дома, а его больного, с температурой, взяли в больнице. Вот почему мама целый месяц тогда, в Компьене, все говорила и внушала:
— Вы помните, мальчики, вы хорошо это запомнили, куда я положила ключ? Под ковриком у двери. А то вернетесь и не найдете и не войдете в дом.
Он вошел в дом и увидел фотографию брата Ива, которую полтора года назад гестаповцы зло швырнули на пол. Поднял с пола и, глянув брату в глаза, сказал:
— Здравствуй, Ив. Всю войну я был с тобой там, в России, ты разве не знал? И папа, и мама, и брат Альбер…
Вот почему Бизьенов в нашем небе — пять.
8. «Наполеонова подкова»
Странно! Внимательнейшим образом читаю полковой журнал за июнь сорок четвертого, однако даже намека нет на то, что летчики знали, кто противостоит им в эти дни на Березине.
Той самой Березине…
Бригада «Франкрейх»! Генерал-полковник-оберфюрер мечтал, и сам не раз об этом говорил перед строем, «умереть на поле брани, на глазах у своих солдат». Но на войне как на войне. Оберфюрер, оказалось, умеет хорошо хорониться от пуль. Когда от бригады останется всего 700 человек — а произойдет это как раз в ходе начатой советскими войсками Белорусской операции, — оберфюрера разжалуют в нижние чины, а часть отдадут под начало немецкого генерал-майора Крюкенберга. Все это будет ближе к Берлину, к логову.
Но вот пока они под Борисовом, на Березине. Советские бомбардировщики налетают в сопровождении легкокрылых «Як-3». На крыльях у них звезды, а винтовые конусы раскрашены в сине-бело-красные цвета. Цвета французского флага.
«26 июня. Хорошая погода… В 20 часов вылет для прикрытия бомбардировщиков на правой стороне Березины, у Борисова».
В этот день французские летчики впервые увидели Березину и как раз в тех местах, где когда-то переправлялся Наполеон. И впервые узнали, что их полк стоит лицом к лицу с соотечественниками, обрядившимися в серо-зеленую форму.
Сто французских летчиков вместе с советскими войсками прошли брянские, смоленские, белорусские бои, схоронили немало товарищей и добыли немало побед, пообвыклись с морозами и самоварами, понемногу заговорили, нескладно склоняя глаголы, по-русски, влюбились в здешнюю суматошную весну, а летчик связи капитан де Панж, знавший наперечет могилы однополчан, никогда не упускал случая посадить свой «У-2» у холмика с крестом — и положить букетик васильков. В некоторых селах капитана уже хорошо знали, детвора, завидев знакомый самолет-мушку, бросалась в поле встречать, но всегда и на каждой могиле он находил свежие васильки, ромашки, маки — сине-бело-красное. Как фюзеляжи самолетов. Как флаг их родины. Еще по долгу службы у капитана была тяжкая обязанность разбирать вещи погибших. Личный архив он при случае должен был отвозить в Москву, в посольство «Сражающейся Франции», для передачи когда-нибудь потом на родину, семье. Признаться, были среди павших парни, которых он едва помнил в лицо, так быстро они «спускались». Так нашел он однажды письмо, написанное командиру полка Пьеру Пуйяду. Летчик винился, что скрыл от командира правду, что у него совсем не столько налетано часов, как он сказал, что чувствует он себя совершенно неготовым к этим страшным боям в русском небе. Дата на письме была, однако, давняя. Так и не решился летчик письмо отдать, предпочел погибнуть, но не покинуть строй. Но у Пуйяда глаз зоркий, он по одному взлету определял истинную квалификацию новичка. Это не раз и мучило его: отослать на многомесячные тренировки в Тулу или пусть уж набирается опыта в боях? Страх перед отправкой на «тыловой тренаж» был у новичков столь велик — Пуйяд читал этот страх в их глазах, — что не раз отважиться на эту жестокость было выше его сил. А потом корил себя… за Жана де Сибура… за Жана Рея… Хотя — ведь война же! А на войне как на войне.
Капитану де Панжу в самую лютую распутицу первой весны пришлось отправиться на поиски пропавшего где-то между Ельней и Орлом младшего лейтенанта Александра Лорана. Уже пахали. У него перевернулось сердце: впрягшись в плуги, пахали женщины и дети. С высоты в полсотни метров он мог разглядеть даже лица: люди останавливались, не зная, бросаться в кусты или приветственно взмахнуть рукой. Свой, свой, вон звездочки на крыльях! — хотя и странно крашен нос. Капитан часами летал, высматривая «як», наконец заметил, сел посреди деревни и тут же был зван к чаю. Номер рациона-угощения определить бы он затруднился, но одно ему было ясно: на стол несли последнее. Лоран прожил тут четыре дня, сажал картошку, сеял хлеб. Вот бы еще «як» приспособить под сев или пахоту, да тут разве бензин найдешь?