Перелет через Европу занял пять дней. Особое счастье было в том, что несколько пилотов, считавшихся, по журналу полка, «пропавшими без вести», явились 20 июня в Бурже и встали в строй: Бейсад, Фельдзер, Майе — заключенный № 2332.
Это не кинокадр. «Сладкая жизнь» в Голливуде быстро утомила Жана Габена.
Он отправился в Северную Африку к де Голлю.
В Париж вернулся командиром танка в составе 2-й бронетанковой дивизии генерала Леклерка.
В аэропорт Орли его пришла встретить Марлен Дитрих…
«Походный дневник полка „Нормандия“ заканчивается этим днем, 20 июня 1945 года, когда мы снова обняли свою родину-мать».
Я позабыл сказать, что в ноябре сорок четвертого, когда полк перебрался на свою первую базу в Восточной Пруссии, он сначала выслал туда разведку. В хронологии полка это событие запечатлено так: «4 ноября 1944 года. Первый французский пилот свободно приземлился на территории противника в Восточной Пруссии».
Это был капитан Жан де Панж.
А отсюда до родины-матери было совсем уже рукой подать, может, один перелет, может, два.
Вот почему и кажется мне, что, должно быть, это он поставил заключительную точку в долгой полковой одиссее…
Ну а ЛФД, а бригада «Франкрейх», из недобитых частей которой создали дивизию «Шарлемань»? Продавшие родину и потому ее потерявшие, они отступали до конца, до самого логова. Пока в логове не раздался выстрел. История перевернула еще одну страницу. На то она и история, чтобы листать книгу времени вперед.
А нам ее обязательно нужно перелистывать назад, ведь как не бывает стариков, не проживших молодости, так и будущее не постигнуть и не прозреть без прошлого. Ведь на свете даже и одуванчик не вырастет без корешка. Что причинно, то и следственно, что причинно-следственно, то и проницаемо, была б только память на все три дня истории, на вчера, на сегодня и на завтра. Истинным прологом ко Дню Победы в мае и радостной июньской встрече в Бурже была для Франции вот эта речь генерала де Голля, сказанная им в декабре 1944 года, тут же по возвращении из Москвы:
«…Политика уловок и недоверия, проводившаяся между Парижем и Москвой в промежутке между двумя войнами, и их разлад в решающий момент лежали в основе возвращения вермахта на Рейн, аншлюса, порабощения Чехословакии, разгрома Польши — всех актов, которыми Гитлер начал захват Франции, за которым год спустя последовало вторжение в Россию…
Для Франции и России быть объединенными — значит быть сильными, быть разъединенными — значит находиться в опасности. Действительно, это — непреложное условие с точки зрения географического положения, опыта и здравого смысла».
14. И на земле разразился мир…
В записках Сент-Экзюпери, помеченных декабрем сорок третьего, мы находим пометку:
«Корнильон-Молинье (один из руководителей французской авиации в Алжире. — А. С.) предлагает мне в январе или феврале отправиться вместе с ним в Россию. Я согласился. Должен же я где-то воевать, а там, по крайней мере, мне не станут докучать моим возрастом. Только бы ничего не произошло за оставшееся время в этой мусорной яме, в которой все мы барахтаемся в Алжире…»
Увы! Что-то произошло. Биографам еще предстоит потрудиться над разгадкой того, почему обозначившееся у Экзюпери стремление в Россию так внезапно и необъяснимо оборвалось. Речь могла идти только о полке «Нормандия — Неман»…
Приписывая душевную драму Сент-Экзюпери чужой воле, реакция задним числом пытается привлечь его имя для дискредитации голлизма. Нападки ведутся не столько на то, что генерал де Голль делал в годы войны, сколько — и прежде всего — на принципы, которые положил он в основу французской внешней политики 60–70-х годов.
Де Голлю принадлежит мысль о «трех этажах безопасности» в Европе. Первым этажом он считал союз Франции и СССР. Вторым — союз с Англией, но с учетом того, что Англия, как империя колониальная, «никогда не спешит».
«…Имеется еще третий этаж безопасности — это Соединенные Штаты и другие государства. Пока Соединенные Штаты тронутся в путь, война успеет шагнуть далеко вперед. В этот раз Соединенные Штаты вступили в войну, когда Франция была выбита из войны, Россия подверглась вторжению, а Англия находилась на краю гибели».
Сент-Экзюпери в начале войны сильней всего рассчитывал на третий этаж. Он обманулся. Главный удар принял на себя, выстоял под ним, помог и всей Европе выстоять, а потом освободиться от фашистской чумы первый этаж — самый близкий к фундаменту европейской безопасности, несущая его конструкция.