Он ответил немедленно:
— После войны.
15. Просветители мира
То ли киты, предержащие Землю, вдруг расплылись в разные стороны, то ли какая другая неведомая сила взялась подтачивать подпорки Земли, но Анри Пуже вдруг совершенно ясно ощутил, как опасно она заскрипела и закачалась над пропастью. Закончив школьные уроки, выправив сочинения и диктанты своих учеников, он вооружался ножницами и резал прессу. Чтение газет и журналов, выписки всевозможных цифр вдруг сделались неодолимой страстью учителя языка и литературы. «Июнь 1929 г. — июнь 1933 г.: 10 тысяч банков потерпели крах в США, — коротко заносил он в свои конспекты. — С 1930 по 1933 г. 4500 фирм разорилось в Германии…»
Как бы через дымчатое стекло веков великие классики — с нескрываемым интересом Декарт, с иронической улыбкой Вольтер — наблюдали за вечерними занятиями своего нежизнерадостного потомка. Им ли было не знать эту страсть постижения мира, его тайн, основ, движущих сил! Школьный учитель, сомневаясь и мысля, точь-в-точь по наставлению Картезия, интуицией и дедукцией постигал окружающий его сложный, запутанный мир и все больше утверждался в мысли, что есть в нем какое-то непостижимое «математическое начало». Какое? Он, кажется, нашел его у де Лабомелля, давнишняя закладка лежала в томике этого раннего французского просветителя: «В Европе нет больше ни монархии, ни демократии, ни деспотизма. Сегодня все — торговля…» Два века минуло, как вынесен этот приговор, — неужто не переменилась Европа? Монархии канули в Лету… Во Франции, в Англии — парламентская демократия, в Германии — фашистский строй, но почему же они так явно идут к сближению друг с другом, каков математический закон этого сближения?
Ни в конспектах своих, ни в записных книжках — нигде не оставил он точной даты, когда же пришло к нему это открытие: будет война, и это будет война Европы против СССР… Я попрошу его более или менее точно вспомнить хотя бы год, когда пришло к нему это предчувствие. Он скажет в ответ:
— Еще до Мюнхенского сговора. А уж с этого момента никаких сомнений у меня не было.
— Вы ужаснулись?
— Конечно! Я стал думать, как бы об этом оповестить всех. И вот так в один прекрасный вечер я начал писать…
Он озаглавил первый раздел своей книги — «Внутренние противоречия капиталистического мира», первую главу — «Великий кризис рынков сбыта в 1929–1933 годах» и начал так: «Во вторник 22 октября за час до открытия на нью-йоркскую биржу поступило сообщение о том, что в этот день ожидается невиданный сброс акций. Возникла паника…»
Тысячами останавливались предприятия. Тридцать миллионов людей в капиталистическом мире, которых еще в 1929 году статистика учитывала как «платежеспособных потребителей», спустя четыре года оказались «безработными» с минимальной и нулевой покупательной способностью. Школьный учитель раскрывал вольтеровский томик: «Все, что я вижу, бросает семена неминуемой революции…» Он догадывался, что слова эти, написанные в канун Великой французской революции, верны и спустя 200 лет, но сам механизм противоречий, раздиравших новый мир, они объяснить не могли. Так на левом уголке стола, за которым просиживал картезианец-вольтерьянец, рядом со стопкой книг старых философов появился сначала Марксов «Капитал», а потом он раздобыл — тогда это непросто было сделать во Франции — и ленинские томики.
В Европе собиралась гроза, уже можно было различить ее первые раскаты на горизонте, но в них странным образом вплетались две незнакомые мелодии, лившиеся с двух дальних, противоположных концов мира. Издали СССР казался ему огромной стройплощадкой со вздыбленными лесами, где миллионы одержимых людей с самыми простыми инструментами в руках — молотком, кайлом, лопатой — преображали свою землю, свою страну, свою жизнь. Уверяли, что от них исходит «угроза» Европе, не зря же там поют: они, мол, мирные люди, но их бронепоезд стоит на запасном пути… Другая мелодия сквозь треск эфира долетала из-за Атлантики, где, как и в Европе, разразился Великий Кризис, — казалось, это он родил там джаз, как бы вобравший в себя отчаянное веселье Нищеты, присевшей на самый краешек Изобилия. Да, они странно, не прячась, соседствовали — Нищета и Изобилие, сливаясь в тягучее завывание труб под всполошенный аккомпанемент фортепьяно. Изобилие жгло свои излишки в кострах, топило в море, наивно веруя, что так удастся раскупорить кровеносные вены производства, — нет, Великий Кризис продолжал свое шествие… Чем больше падали производственные цены, тем выше взвинчивали розничные, — оказалось, и это не могло его остановить… США учредили таможенные барьеры, пытаясь закрыть доступ потоку чужих товаров, — но и это не принесло облегчения, ибо другие страны ответили такими же протекционистскими мерами…