– Да, государь, я понимаю ваше отчаяние; несчастье велико, но у вас ещё, мне кажется, немало осталось ястребов, соколов и других ловчих птиц.
– И ни одного человека, чтобы обучать их, сокольничие выводятся. Один я знаю толк в охоте, после меня всему конец, станут охотиться на силки и капканы; если бы ещё у меня было время обучить учеников! Как бы не так! Кардинал не даёт мне ни минуты покоя, пристаёт ко мне с Испанией, пристаёт ко мне с Австрией, пристаёт ко мне с Англией! Да, кстати о кардинале, господин де Тревиль: я вами недоволен.
Де Тревиль ждал этого замечания короля. Он знал короля давно и понимал, что все эти жалобы были только предисловие, род возбуждения, чтобы подбодрить себя самого и чтобы он мог теперь заговорить именно о том, о чём заговорил.
– В чём я имел несчастье не угодить вашему величеству? – Де Тревиль изобразил величайшее удивление.
– Так-то вы исправляете вашу должность! – продолжал король, не отвечая прямо на вопрос де Тревиля. – Для того ли назначил я вас капитаном моих мушкетёров, чтобы они убивали людей, будоражили целый квартал и собирались сжечь Париж – и вы не сказали мне об этом ни слова?! Но, впрочем, – продолжал король, – я, верно, поспешил с обвинением: бунтовщики, надо думать, в тюрьме и вы пришли мне донести, что правый суд исполнен.
– Государь, – отвечал спокойно де Тревиль, – я, напротив того, пришёл просить суда.
– Над кем? – вскричал король.
– Над клеветниками, – ответил де Тревиль.
– Вот новость! – изумился король. – Не скажете ли вы ещё, что ваши три проклятых мушкетёра, Атос, Портос и Арамис, и ваш беарнский молодец не набросились, как бешеные, на бедного Бернажу и не отделали его так, что он теперь, вероятно, при смерти. Не скажете ли вы, что они вслед за тем не осадили дом герцога де Ла Тремуля и не хотели поджечь его! В военное время это бы, может быть, и не было большой бедой, потому что это гнездо гугенотов, но в мирные дни это дурной пример. Скажите же, что всё это неправда!
– А кто рассказал все эти сказки вашему величеству? – невозмутимо спросил де Тревиль.
– Кто мне рассказал эти сказки? Кто же другой, как не тот, который бдит, когда я сплю, работает, когда я забавляюсь, руководит всем внутри и вне государства, во Франции, да и во всей Европе.
– Ваше величество, видимо, говорит о Господе Боге? – спросил де Тревиль. – Ибо я никого не знаю, кроме Бога, кто стоял бы настолько выше вашего величества.
– Нет, сударь, я говорю об опоре королевства, о моём единственном слуге, единственном друге, о господине кардинале.
– Господин кардинал – не его святейшество.
– Что вы под этим разумеете, сударь?
– Что один лишь папа непогрешим и что эта непогрешимость не распространяется на кардиналов.
– Вы хотите сказать, что он меня обманывает? Вы хотите сказать, что он меня предаёт? Вы его обвиняете? Признайтесь откровенно, что вы его обвиняете.
– Нет, государь! Но я говорю, что он сам обманывается, что ему неверно осветили дело, я говорю, что он поспешил обвинить мушкетёров его величества, к которым он несправедлив, и что сведения свои он почерпнул из дурного источника.
– Обвинение исходит от де Ла Тремуля, от самого герцога. Что вы на это ответите?
– Я мог бы ответить, что он слишком заинтересован в этом деле, чтобы быть вполне беспристрастным свидетелем, но я далёк от этого: я знаю герцога как благородного дворянина и во всём положусь на него, но с одним условием, государь.
– С каким?
– Что ваше величество позовёте его, допросите, но сами, с глазу на глаз, без свидетелей, и что я увижу ваше величество сразу после того, как вы изволите принять герцога…
– Хорошо! – сказал король. – И вы положитесь на то, что скажет де Ла Тремуль?
– Да, государь.
– Вы примете его решение?
– Конечно.
– И дадите ему удовлетворение, которого он потребует?
– Непременно.
– Ла Шене! – крикнул король. – Ла Шене!
Доверенный камердинер Людовика XIII, стоявший всегда у его дверей, вошёл.
– Ла Шене, – обратился к нему король, – тотчас пошлите за господином де Ла Тремулем – я хочу с ним поговорить.
– Ваше величество даёте мне слово ни с кем не видеться до меня после ухода господина де Ла Тремуля?
– Ни с кем, даю вам слово!
– В таком случае до завтра, ваше величество.
– До завтра.
– В котором часу прикажете, ваше величество?
– В котором вам будет угодно.
– Но если я приду слишком рано, я боюсь разбудить ваше величество.
– Меня разбудить! Разве я сплю? Я, сударь, больше не сплю. Я иногда дремлю, только и всего. Приходите так рано, как вам угодно, в семь часов. Но берегитесь, если ваши мушкетёры виноваты!