-- Это кто такой? -- спросил один из тюремщиков.
-- Бежавший преступник, -- сказал констебль.
-- И совсем не он, -- сказал другой тюремщик, и первый подтвердил его слова.
-- Да как же не он? -- изумился констебль. -- А почему ж он так перепугался, когда увидел это самое поющее орудие закона, что тут сидело? -И он рассказал о странном поведении незнакомца в ту минуту, когда он вошел в дом и застал палача за исполнением песни.
-- Не понимаю, -- хладнокровно ответил тюремщик. -- Одно только могу сказать: это не тот, который был приговорен к казни. Он даже и не похож ни капли; тот худой, с темными глазами и волосами и недурен собой, а голос у него такой низкий и звучный, что если хоть раз его услыхал, так на всю жизнь запомнишь.
-- Ах, батюшки, да ведь это тот, что сидел в углу, у камина!
-- Что там такое? -- спросил судья, подходя к ним; до этого он разговаривал с пастухом в другом конце комнаты, расспрашивая его о подробностях. -- Значит, вы его все-таки не поймали?
-- Видите ли, сэр, -- сказал констебль, -- это и есть тот самый, кого мы искали, а все ж таки он не тот, кого мы искали; потому что этот вот, кого мы искали, это не тот, кто нам нужен, -- уж не знаю, понятно ли вам, сэр, я ведь говорю попросту, -- а нужен нам тот, что сидел в углу у камина.
-- Ну, напутали! -- сказал судья. -- Концов не найдешь! Ступайте-ка скорей, ловите того, другого.
Теперь впервые заговорил арестованный. Упоминание о незнакомце, сидевшем у камина, по-видимому, взволновало его больше, чем все, что происходило до сих пор.
-- Сэр, -- сказал он, выступая вперед и обращаясь к судье, -- не ломайте-ка голову над тем, кто я такой. Теперь уж я могу все рассказать. Сам я ни в чем не провинился; все мое преступление в том, что осужденный -- мой родной брат. Сегодня после обеда я вышел из Шотсфорда, где я живу, с тем чтобы пешком дойти до кэстербриджской тюрьмы и попрощаться с братом. Ночь застала меня в пути, и я зашел в этот дом передохнуть и расспросить о дороге. Только я отворил дверь -- и вдруг вижу: прямо напротив сидит мой брат, про которого я думал, что он сейчас в тюрьме, в камере осужденных. Он сидел вот тут, возле камина, а рядышком, загораживая ему дорогу, так что он и выбежать бы не смог, если б понадобилось, сидел палач, тот самый, что должен его казнить, и еще песню пел про казнь, даже и не догадываясь, кто сидит с ним рядом, а брат ему подтягивал, чтобы не вызывать подозрений. Брат посмотрел на меня с таким отчаянием, словно хотел сказать: "Не выдавай меня, моя жизнь от этого зависит". А я так растерялся, что едва на ногах устоял, а потом, уж совсем ничего не соображая, повернулся и бросился бежать.
По тону и по манере говорившего видно было, что он не лжет, и рассказ его произвел большое впечатление на присутствующих.
-- А где теперь ваш брат, вы знаете? -- спросил судья.
-- Нет, не знаю. Я его и в глаза не видал после того, как захлопнул за собой дверь.
-- Это и я могу засвидетельствовать, -- сказал констебль. -- Потому что тут уж мы стали им поперек дороги.
-- А где ваш брат мог бы скрыться? Чем он занимается?
-- Он часовщик, сэр.
-- А сказал, что колесник. Ишь мошенник! -- вставил констебль.
-- В часах-то ведь тоже есть колесики, -- заметил Феннел, -- он, видно, про них думал. Мне и то показалось, что руки у него больно белы для колесника.
-- Во всяком случае, я не вижу оснований задерживать этого беднягу, -- сказал судья. -- Совершенно ясно, что нам нужен не он.
И третьего незнакомца тотчас же отпустили, но он не стал от этого веселей, ибо не во власти судьи или констебля было рассеять терзавшую его тревогу, так как она касалась не его самого, а другого человека, чья жизнь была ему дороже, чем его собственная. Когда брат осужденного ушел наконец своей дорогой, выяснилось, что время уж очень позднее, продолжать поиски ночью казалось бессмысленным, и решено было отложить их до утра.
Наутро подняли на ноги всю округу, и поиски возобновились еще с большим рвением, по крайней мере, по внешности. Но все находили кару слишком жестокой и не соответствующей поступку, и многие из местных жителей втайне сочувствовали беглецу. Кроме того, изумительное самообладание и смелость, выказанные им при таких необычайных обстоятельствах на вечеринке у пастуха, когда он чокался и бражничал с самим палачом, вызывали всеобщее восхищение. Поэтому позволительно думать, что те, кто с таким очевидным старанием обыскивал леса, поля и тропы, проявляли гораздо меньше усердия, когда доходило до осмотра их собственных хлевов и сеновалов. Поговаривали, что порой кое-кому случалось видеть таинственную фигуру где-нибудь на заброшенной тропе, подальше от больших дорог; но когда направляли поиски в заподозренную местность, там уж никого не находили. День шел за днем и неделя за неделей, а вестей о беглеце все не было.
Короче говоря, незнакомца с низким голосом, который сидел в уголку возле камина на вечеринке у пастуха, так и не поймали. Кто говорил, что он уехал за море, а кто -- что он и не думал уезжать, а скрылся в дебрях многолюдного города. Как бы то ни было, господину в пепельно- сером костюме не пришлось выполнить в кэстербриджской тюрьме ту работу, ради которой он приехал; да и нигде в другом месте ему не довелось повстречаться на деловой почве с веселым собутыльником, с которым он так приятно провел часок в одиноком доме на склоне холма.
Давно уж заросли зеленой травой могилы пастуха Феннела и его бережливой супруги; и гости, пировавшие на крестинах, почти все уже последовали за своими гостеприимными хозяевами; а малютка, в чью честь они тогда собрались, успела стать матерью семейства и женщиной преклонных лет. Но история о том, как однажды вечером три незнакомца один за другим пришли в дом пастуха, и обо всем, что при этом случилось, до сих пор хорошо памятна всем жителям нагорья, на котором расположен Верхний Краустэйрс.