Она надеялась, что Джек Хаск ничего не услышал, но как только они вышли из толпы, он посмотрел на нее, приподняв бровь, и спросил:
— Как та девушка только что назвала тебя?
— Забудь, — мрачно сказала Киззи.
— Ладно. — Он помолчал, и вновь посмотрел на нее. — Потому что это прозвучало как «бабочкой‑насильницей».
Униженная Киззи кивнула.
— Ага, — запнувшись на звуке «г». — Это я.
— Почему? — Он выглядел озадаченным.
Покраснев еще сильнее, пожевывая губу, Киззи наконец произнесла:
— В общем, в девятом классе, пока я не научилась не принимать участия в обсуждениях на уроке, мы говорили о человеческой природе или типа того и науке о живой природе, и эта девчонка Хизер Блэк начала говорить, что люди самые жестокий вид, а царство животных благородное и все такое. Дескать животные убивают только ради еды, а воюют, убивают и насилуют только люди.
Джек Хаск фыркнул.
— Думаю, она не встречала орангутанга.
— Чего?
— Орангутанги насилуют. Они даже практикуют групповое изнасилование.
— О. Хорошо, что тогда я об этом не знала, а то меня бы наградили прозвищем и похлеще.
— Что, ты сказала этой девчонке, что бабочки насильники?
— Да. Ну, это так. Во всяком случае, некоторые. Самцы ждут, когда самки вылупляются из куколок. Самки пока не могут летать, им нужно расправить крылья, и самцы насилуют их. Добро пожаловать в прекрасный мир бабочек. Потом, будто им этого мало, они выделяют в них особый секрет, который твердеет, как пробка, и самки после этого не могут спариваться с другими самцами… Хотя, после такого первого свидания, знаешь ли, не думаю, что ей бы этого хотелось. Короче, самцы потом приспосабливают специальные штуки на лапках для выдавливания этой пробки, чтобы можно было еще раз воспользоваться самкой, а потом они выделяют это особое вещество на брюшко самки, создавая что‑то вроде пояса верности, который нельзя снять. Ну разве не безумие?
— Ты же это выдумала, да? — спросил Джек Хаск, отпрянув.
— Да кто способен такое выдумать? В природе столько всякого безумного дерьма. Например, споры, которые вторгаются в тело гусеницы и превращают его в овощ, а затем каннибалы делают из него чернила для татуировок. Ну разве это не научная фантастика? Я сказала Хизер Блэк, что она смотрит слишком много мультфильмов. Животные тоже убивают. Шимпанзе иногда даже убивают детей друг друга. Люди — не единственный вид, который убивает за территорию, за господство…
— И ради забавы, — добавил Джек Хаск.
— Ооо. — Киззи сморщила нос. — Коммент серийного убийцы.
— Не, — сказал он, игриво пихнув ее локтем. — Я подразумевал кошек.
— Ага. Извращенец. Короче, после меня наградили этим прозвищем.
— Отстой.
— Ага. Мне не стоило даже спорить. Хизер Блэк может и тупая корова, но я в принципе с ней согласна. Люди ужасны. Мы подлые.
— Ну да, есть такое, — согласился Джек Хаск. — Дело в том, что с животными никогда ничего нельзя сказать наверняка. Что до людей, то если они мерзавцы, то всегда будут мерзее любой псины.
— Когда они хорошие, то очень, очень славные, но если они плохие, то просто ужасны, — подытожила Киззи.
Он рассмеялся.
— Да, определенно. Мне это нравится. Кто ты такая, Киззи? Очень хорошая или ужасная? — Он склонил голову и прищурился, как будто пытался решить.
— Ужасная, — незамедлительно ответила Киззи.
— Ага, — сказал он и глаза его, казалось, опять вспыхнули серебром. — Я тоже.
Они добрались до секонд‑хэнда, и он открыл перед ней дверь.
Именно здесь Киззи всегда затаривалась, вместо торгового центра, отчасти потому что родители крайне редко давали ей деньги, а отчасти потому, что там была трехстворчатая ширма для переодевания с выбитым орнаментом на бархате, изъеденном молью, и она походила на часть мебели будуара Марии‑Антуанетты. Ей нравилось набрать охапку дешевых платьев и примерять их одно за другим, завершив образ нелепыми и совершенно неподходящими шарфом, ботинками на платформе и кошачьими очками. Иногда она даже покупала такие платья, но в местах, где ее мог кто‑нибудь увидеть, она всегда была в джинсах.
Тем не менее, она отвела Джека Хаска подальше от джинсов, и одела его, как ленного поэта, которым она себе его вообразила, когда впервые увидела, в черный вельветовый пиджак с потертостями на локтях, в белую рубашку с вышивкой, напоминающую капли крови, а длинные ноги облачила в брюки в полоску. Они подобрали разбитые карманные часы с мозаикой из бижутерии на выпуклой крышке, и Киззи ради забавы, и дабы довершить образ, надела на него старые очки‑авиаторы в кожаной оправе, которые ему тоже понравились, и он купил и их.
— Эта одежда еще страннее того, что было сегодня на мне, — сказал он, оглядывая себя в зеркале. — Я выгляжу так, будто живу на чердаке.
— Именно этого я и добивалась, — сказала, довольная собой, Киззи.
— Ну, а как насчет тебя? — спросил он. Он протянул девушке изумрудный шарф с бахромой.
— Не, — отмахнулась она.
— Не? Ты очки на меня надела. Ты можешь хотя бы примерить шарф. Вот. — Он набросил ей шарф на голову и завязал бантом на макушке. Всю ее кожу с головы до пят покалывало от прикосновения его пальцев к зарослям ее волос.
Она посмотрела в зеркало.
— Я похожа на пьяную уборщицу, — безапелляционно заявила она.
— Попробуй, надеть, как цыганки.
Она попробовала, и ей вроде как даже понравилось.
— Я куплю тебе его, — сказал Джек Хаск.
— Нет, — запротестовала Киззи. — Слишком дорого и я все равно не буду носить.
— Почему?
— Ты ничего не понимаешь. В школе есть девчонки, чья единственная цель в жизни — придумывать неприятные прозвища, когда кто‑то делает что‑то малейшее из ряда вон выходящее.
— Да ладно тебе, Киззи. Этот шарф должен стать шагом вперед от бабочки‑насильницы.
Киззи рассмеялась. Смех вышел гортанным, больше похожим на мурлыканье. Он был самым близким к тому знойному голосу, который у нее появится, когда она вырастет и научится быть собой. Если вырастет. Она взяла шарф.
— Ладно. Спасибо тебе.
Джек Хаск заплатил женщине за стойкой, которая не могла отвести от него глаз с тех пор, как они вошли в магазин. Повернувшись к Киззи, он вытащил свои новые сломанные карманные часы и притворился, что сверяется с ними.
— А не пора ли нам готовиться к пиру? — спросил он.
— Пир! — с усмешкой повторила она. — Отведай мои бургеры из лося. С моим секретным ингредиентом, конечно.
— Серьезно? А что за секретный ингредиент?
— Ну, секретным ингредиентом должна быть любовь. Но я заменяю ее презрением. Щепоткой. Этого вполне достаточно.
— Вкуснятина, — сказал он. — Ладно, я пойду с тобой.
— Хорошо.
Это было намного проще, чем Киззи могло сначала показаться. Она гуляла по городу с красивым парнем и болтала о таких вещах, как жирность мяса лося и аэродинамические качества пиццы, о любимчиках школы и суевериях, зефирках и смерти.