мысле, человечище. Лично мне встречался ангел из ЦК ВЛКСМ. Я общался с ней в Паланге за бурбоном «Дядя Сэм». Я ходил с ней, как Ромео, хоть признав не без тоски: государство охромело идеологически. В смысле, гонорар на бочку — и несись душа в райком! Путешествие в Опочку, фортепьяно вечерком. Хулиганские частушки, пьяный Гена-крокодил, лишь поэт рязанский Пушкин чистым Гоголем ходил. Но с тех пор я стал прямее, православный человек, и в походы на ромеев не хожу, как князь Олег. Каждый божий свет-денёчек выхожу колоть дрова. Пролетит по небу лётчик, вмиг прикину — ан их два. Пробежит собачья свадьба, вслед кобель едва живой, тут же думаю позвать бы в гости Игоря с женой. За стеной скребут две мышки, спят две щучки подо льдом. В лунку сразу две мормышки опускаю с мотылём. В поле трактор на запчасти, снег лежит аж с Покрова… Сдохнуть без Советской власти! И опять колоть дрова. 2 Славно, поработав справно, выпить правильной воды, и над пищей православной совершить обряд еды. То же и с духовной пищей. Только тут обряд важней, чтоб сказать бумаге писчей всё, что думаешь о ней. Чтоб пригладить попригоже ворох слов от «я» до «ё», всё, что прожито, итожа; в общем, планов громадьё. Каждый текст зовёт к ответу, но душа опять в тоске, потому что главной нету буквы в русском языке. А без этой главной буквы, переплётчицы сердец, всё выходит типа клюквы — «рубль», «дебилы» и «песец». 3 Коммунальные тарифы задолбали пол-Земли. Приутихли Тенерифе, Доминика и Бали. Позабылись все словечки что Ченнаи, что Мадрас. Покупаешь к русской печке электрический матрас. А ещё микроволновку и ту штуку, где фритюр, и кидаешь всё в кладовку, вообще-то, какой-то сюр. Видно, жить нам было скучно, а ковид… ну что ковид? Где ковидно, там фейсбучно, где фейсбучно… – без обид . Знает лишь земля сырая то, что жизнь бежит бегом. Выползаю из сарая с пустотелым чурбаком. Не в кадушку, не в подсвечник и не в финскую свечу, в буратиновый скворечник превратить его хочу. Чтоб сидел, как Буратино, на берёзе, будто врос, и законам карантина он показывал бы нос . И улыбкой озарённый, он смотрел бы каждый час, где он там, «ниссан» зелёный – для апреля в самый раз. А пока ж играет в жмурки с солнцем месяц-колотун, и берёзовые чурки гулко тюкает колун. Да ещё, такой мерзавец, сверхнахальства фенотип, в огороде скачет заяц и чихает, типа грипп. Да ещё дремуч, как леший, бородат, как Бармалей, местный лось кустами чешет; и не знаешь, что милей: застрелиться из травмата или вечером с вином начитаться Дюрренмата и заснуть угрюмым сном. 4 Индекс счастья вроде вырос, значит, доллар упадёт. На планете хроновирус время жрёт который год. Хроновирусные ушки из будильника торчат. В понедельник из царь-пушки не разбудишь их, сурчат. Слава богу, что сегодня календарная зима. Говорят, что время – сводня, вот и сводит всех с ума. Умер друг, а те далече. Телек тошен. Текст мельчит. Мир увечен. Рим извечен. Путин правит. Бог молчит. 5 Ничего нет постоянней, чем «возьми да напиши». В непонятном состоянье остаётся крик души. То картошечки отваришь, то селёдку чистить влом, то звонит с утра товарищ, приглашает в Шефский дом. Дом, конечно, очень шефский, был запал, да весь потух. И что делать? Чернышевский к слову «явка» сам был глух. Жаль, собраньем не восполнишь многих, спящих пятым сном. Веру Павловну тут вспомнишь в ожиданьи «помянём». Верапална, Верапална по-учительски права. Там, где надо, жжёт напалмом за мудрёные слова. «Кто мудрён-то, Верапална?» «Кто с капустой в бороде! Кто гундит высокопарно, о писательском труде. Труд твой – лишь в руке синица, а поэзия – журавль!.. Кстати, кто тут на страницах заиндей и закуржавль?» Кто да кто? Гонцы непрухи. К этим двум я сам суров. Сам твержу им: «Вы же духи из заснеженных миров. Не про вас подснежник вылез, чтобы встретиться с весной… Впрочем, что я с вами, вы из сказки ненаписанной». 6 Нет, за что мне, спросишь, ноша, эта ноша-дребедень? Утром вновь опять проснёшься, а уже чего-то день. И молчишь весь день, и ходишь, шаг бездомен, мир безугл, в сердце гул, в дыханьи «одышь» — то, чего не знает гугл. Но молчать гораздо лучше, чем вздыхать на склоне дня, ангел мой (вздыхал-то Тютчев) типа слышишь ли меня? Сё смиренье. Лишь две страсти «испытай» и «не греши», рвут как прежде на две части плоть и кровь земной души. Что тут скажешь? Круг кавказский. Вновь молчишь смирней овцы, как вдруг скрипнет снег из сказки и речёт так чётко: «Рцы!» 7 Снег скрипит, сухой с морозца: рцы да рцы, да рцы, да рцы. С февралём шёл март бороться, да умаялись борцы. К счастью, день уже длиннее, солнце всмак целует в лоб, и всё твёрже леденеет у крыльца глухой сугроб. И лыжня вся заскорузла, провалились желоба, будто два речные русла; вместе в старость их судьба. В поле цвета мешковины уж проталины вот-вот, но мороз сковал машины, и колёса вмёрзли в лёд. Круто сел аккумулятор, сдох железный организм. Кому — татор, кому — лятор, всем огущим — пару клизм! Кто ругается, кто лает, кто цисгендерен, кто фрик. Недотыкомка хиляет, потому что недотык. Всё мудрей и злободневней выраженья русских баб. Хорошо зимой в деревне! Не уехал никогда б. 8 Если есть на свете праздник, он бывает лишь весной в час, когда в лесной заказник льётся солнце, прямо зной. В час когда, в мгновенье сжатом вдруг вспоёшь, как певчий дрозд, всем нутром, где каждый атом унаследован от звёзд. Всё искрит, и плоть, и кости, бродит химия, аж дрожь! Пусть те звёзды на погосте, но ведь ты ещё живёшь. Жизнь – не то, что жил и умер. Жизнь – родился и воскрес. Ну, причешет, типа грумер. Ну, навесит лишний вес. Ну, душа порой заноет, мол, причудилось оно, то созданье неземное, внеземное тоже, но. И в отеле, и в яранге, и на яхте, и в избе, только входишь, типа ангел улыбается тебе. Или вдруг в ночи приснится безымянная звезда… Впрочем, нет. В руке синица никогда не вьёт гнезда. Встреч случайных скоротечных тоже выбран весь лимит... Просто делаешь скворечник, ты повесишь – он висит. И душа опять запела, в ожидании скворца. Очень радостное дело жить, оказывается. А примеришься к простору да прикинешь так, на глаз, и планета вроде впору, да и возраст в самый раз.