в. Лишь только желваки в нём выдавали жизнь и жажду мести. Кто б мог иначе на его-то месте? Те, кто не мстят, убоги и жалки. Поодаль, будто идол в землю врыт, стояла Фьюче. Нету к ней вопроса. Она бледна, худа, простоволоса, весь вид её о скорби говорит. Но вот, картинно мускулы взведя, варяги подошли и, поднатужась, ладью подняли в раз. Их рост и дюжесть – залог такого плаванья вождя. Им вёсла явно больше по руке, чем доски днища. Как и всем в морфлоте. Но вёсла замерли над мёртвым вроде свечей на именинном пироге. Процессия – у городских ворот. Чтоб скандинава в светлом Божьем храме отпеть, потом в сырой холодной яме зарыть, поставить крест, и всех хлопот. Но тут над Хастингом –- предвидел кто б? – разбушевались споры-пересуды: мол, из такой языческой посуды его бы положить в нормальный гроб. Лишь только сохранить желая мир, варягам уступили горожане, хотя повсюду слышалось брюзжанье, но не хотел войны церковный клир. И вновь ладью берут, несут вперёд и ставят перед церковью на площадь, где стражи копья весело топорщат и оттесняют праведный народ. Епископ сделал знак, народ замолк. И сам я что-то замолчал невольно, как тот вон раб Закон, давно безмолвный, в ноздрях кольцо, а на губах – замок. Меж тем герой наш, сдавлен и прижат дарами всякими, цветами… но по виду нельзя сказать, чтоб портил панихиду, но что-то странно оводы кружат. И вдруг один из них, такой стервец, тяп Хастинга за веко. А епископ кадилом машет всё... Конец уж близко, но Хастинга взбесило уж вконец. – Я сыт, – вскричал он, – этой похвальбой! Твоим кадилом я насквозь продымлен! А ну, варяги, в вёсла этих римлян! Открыть ворота! Всей дружине – в бой! И он одежды скидывает с плеч, и он ногой откидывает саван: – Вперёд, варяги, будет род наш славен! – И из цветов выхватывает меч. Пока народ стоял ещё столбом: «Чего это покойник-то встаёт наш?» – а скандинав уже рубил наотмашь, и пал епископ с рассечённым лбом. Дружина ворвалась, и через час весь город был от мостовых до кровель прошит мечом. И долго струйки крови не свёртывались, меж камней сочась. Потом лишь к ночи мягкий ветерок слегка дождём картину боя сбрызнет, и, словно веником, обрывки жизней начнёт сметать в невидимый совок. Сметать песок геройств и мусор детств, девичеств, старостей... А Хастинг с Фьюче над этим всем походкою летучей спешат за город – случай двух сердец. Нет, разума не хватит моего: путь всех влюблённых в лунную дубраву! Любил же Гитлер эту Еву Браун, а Ева Браун, стало быть, его. И нет злодея в мире, чтобы он не оставался просто человеком, но не простым каким-то имяреком, он – имя. Имя прочим – легион. А ветер всё спешит, за домом дом. Пойдёмте следом, где уже почище. Кого, читатель, с вами мы поищем? Кого, читатель, с вами здесь найдём? Вот раб Закон. Как смятые грибы (кольцо, замок с него сорвали, монстры) он кажет нам четыре рваных ноздри, четыре так же рваные губы. Пойдёмте к церкви, где стряслась буза. Там труп епископа как чёрное на красном в глаза, наверно, бросится не раз нам, и мы, наверно, отведём глаза. Пойдёмте за ворота вслед двоим, ушедшим по траве к дубраве лунной (им хорошо, им молодо и юно), и где-нибудь поодаль постоим. Ну, что ж, и тут всё тот же оборот, известный до безумства, до юродства: она ему до капли отдаётся, он всю её до донышка берёт. Ну, а теперь куда? Куда теперь? А в город, в храм, где грузно распростёртый на Библии храпит Варяг IV, а ветер тихо-тихо входит в дверь. 5 Вставало солнце. И вставал пред ним в хмелю, в грязи, в кровище весь по ноздри уже варяжский град. Я заподозрил, что кто-то заподозрил, что не Рим. И то: где Капитолий, Форум где? И как нам быть с дубравой этой лунной? Нет, дело было с городишком Луной. В сравненье с Римом – блошкой на ногте. Всё достоверно. Вынут этот факт из «Хроники Нормандии». Был точен хронист. А Хастинг вот не очень учён был в географии. Вот так. Но скажем ли, что Хастинг был смешон? В отличии от бога, скажем, Марса наш Бог, конечно, вряд бы рассмеялся. Вы слышали, чтоб улыбался он? Узнав, что Рим не Рим, варяг вполне был зол: – Рубить всех, жечь и вешать! – И брёл он, честолюбец и невежа, по мёртвой Луне, словно по Луне. На Фьюче он был гневен добела: – Как не предупредить могла ты, ведьма? - А как могла? Никак не знаем ведь мы, что Фьюче в жизни вообще была. О ней, во всяком случае, хронист не говорит ни слова. То-то горе. Хотя бывает, знаете, в фольклоре возьми преданье да и сохранись. Конечно, с Луной дело вышло дрянь, но сей вопрос достаточно изучен. И Хастинг по закону жанра с Фьюче отплыл домой. Точней, опять в Бретань. К добыче приобщён был раб Закон. Он мог по целым суткам не противясь вскрывать варягам термин "справедливость" торжественным латинским языком. А по ладье от носа до кормы, гребцов тираня проповедью твёрдой, как папа римский сам, Варяг IV ходил и забирал в полон умы. Закон потом, за сколько не вдаюсь, но «папой» был у Хастинга откуплен. А из Бретани шли ладьи на Уппланд, что в Швеции. А дальше и на Русь. Да, может и на Русь. Ведь через два иль через три уже каких-то года к нам Рюрик шёл, хоть не было похода как такового – догма такова. Причём тут Рюрик? В общем, не причём. Мой домысел, он больше чем не прочен, что Хастинг с Фьюче с ним могли бы... Впрочем, его я вспомнить просто обречён. Поскольку вопрошать имеет смысл, что если бы в варяге враг был нажит? Что если сам он не пошёл бы княжить, как ни проси об этом Гостомысл? Что было бы тогда? Что было бы? Пришлось бы нам легендой поступиться? Ни истине, ни лжи у летописца перо из рук не вырвать без борьбы. Напишет летописец, но проверь. Из текста извлекать его приписки – что из крови славян по капле впрыски всех европейских голубых кровей. О, кровь славян! Рассольна и густа, (морской рассол, как был он в жилы залит...) она и при нуле не замерзает, она и закипает не при ста. А закипит, то зван ты иль не зван, чужак на Русь, старшой да над молодшим, пускай для Рима варвар ты всё тот же, но ты не Рим отныне для славян. Всё потому, что никакой народ, сколь дальше бы не шёл в века, сколь дольше не шёл бы из веков на свет, не должен чужим платком завешивать свой рот. Так из какой пергаментной трухи мы тащим в свет, навзрыд и безголосо, свои грехи как вечные вопросы, и вечные вопросы как грехи? И видим ли в Христе того юнца, того юнца, которого так мучит досужий помысл выбрать помогуче и посильней себе в отцы отца? От крови, нет, не отрекайся кровь! Тот никогда не выродится Ирод, что будет сыном из могилы вырыт и выброшен воронам на расклёв. И также победившего рука не станет твёрже, если осерчавши отцовский череп выскребёт для чаши в честь умного и сильного врага! Но я никак не должен пренебречь и вашей скрытой просьбою, читатель: пусть Хастинга детишки кличут "тятей", пусть Фьюче, взяв ухват, штурмует печь!.. А если так, то кончен мой рассказ. Позвольте уж закончить без морали. Мы от морали в школе умирали, но так уж, видно, повелось у нас.