— Иду... — отозвался профессор. — Была ли почта?
— Ничего особенного. Из института. Приглашение на банкет и перспективный план исследовательских работ.
— Иду...
Профессор повесил трубку, снова обернулся к часам-ходикам, напряженно прислушался к их громким ударам и тут же медленно осел на скамью, подтянув обе руки к левому боку, под мышку.
«Ну вот, — сказал Адриан Самсонович, — уже сколь разов я их предупреждал, чтобы он берег собственное здоровье. Ведь больному что? Ему мед и то горько! Несознательность человеческая! — И, подхватив телефонную трубку, Адриан Самсонович стал звать: — «Скорая»! Самая скорая, куда ты подевалась, спрашивается?! Медицинская?!»
Подбежали к проходной студенты с метеоплощадки и еще, и еще кто-то — довольно много разного народа, — а спустя короткое время по крутому повороту горной дороги промелькнула и машина «скорой помощи».
Невысокого роста, молоденькая, отлично сложенная брюнетка, медицинская сестра присела за свой столик и аккуратно переписала в журнал состояние больного:
Температура 37,6°.
Пульс 115 в минуту.
Кровяное давление 180—150.
«Потеря сознания», — приписала еще сестра и вздохнула.
После этого она вынула из кармашка халата зеркальце и посмотрелась. Она была молоденькая, чуть только лет за двадцать, и собственное личико очень интересовало ее.
В палате за дверью лежал, покачиваясь и вздрагивая на металлической сетке, профессор Дроздов с пожелтевшим потным лицом, с закрытыми глазами и приоткрытым ртом.
Рядом на стуле сидела пожилая женщина, довольно полная, испуганная и растерянная.
Это была Антонина Петровна Дроздова (Белова).
— Сту-у-чат!.. — произнес больной, и Антонина Петровна оглянулась на дверь.
Тихо было в палате, и только через открытое окно доносился сдержанный голос моря...
Настойчиво и громко стучали часы-ходики, и профессор сказал вахтеру, которого он не сразу различил в дверях проходной, в синем тумане, окутавшем всю проходную:
— Что это вы придумали, Адриан Самсонович?
— А мы динамик приладили, Алексей Алексеевич, — пояснил вахтер, — вот оно и загремело, наше время!
Верно: среди чаек и прочих предметов, подвешенных к часам вместо гирь, был и динамик, который исправно и мощно транслировал удары: тик-тик-тик-тик!
— А для чего? Слушали бы через динамик нормальные передачи. Регулярные и поучительные! — заметил профессор.
— Так ведь радио не на слишком высоком уровне, — пояснил Адриан Самсонович. — Разве когда сама Москва. А в остальном мелкотемное, а также малосодержательное. Ну, а когда так, мы с напарником изладили комбинацию. Для вас комбинация, видать, не очень, а другие принимают. Двое соискателей уже являлись. Говорили: диссертабельно. Один от этого определил повышение производительности вахтерского труда на десять про́центов, другой дискутирует, утверждает — пятнадцать и даже будто бы без малого шешнадцать про́центов. После на какое-то время отступились от исследования — у обоих семейные дела, детки в вуз поступают...
Дроздов попрощался с Адрианом Самсоновичем за руку — рука у вахтера была очень горячая — и пошел не обычной проезжей дорогой, а стал спускаться по каменным лестницам вниз. Лестница была сначала извилистой и узкой, но потом быстро выбежала на площадку, а здесь стояло два указателя.
«В город. На улицу Парковую», — было написано на одном из них.
На другом была надпись: «Кафе-площадка «Фантазия», и стрелка указывала влево.
Профессор оглянулся по сторонам. Снова он был как раз под проходной будкой, только значительно ниже по склону.
Он сложил руки трубкой и крикнул:
— Адриан Самсонович!
— Приветствуем, Алексей Алексеевич! — отозвался вахтер. — Случилось что или как?
— Это что же, давно здесь? — Профессор имел в виду указатель влево.
— «Фантазия»-то? За год, как пришли к нам директором института товарищ Михаил Капитонович. Еще сказать про «Фантазию», она явилась почти через год, как вы, Алексей Алексеевич, с успехом защитились докторской. Без малого ровно через год после того... А стук-то времени все одно доносится, а?
Стук доносился...
На кафе-площадке «Фантазия» не было ни души, в тени тента в три ряда были поставлены столы и стулья с почти прозрачными пластмассовыми сиденьями, а еще здесь была огромная подзорная труба. Профессор придвинул стул, сел и прильнул к этой трубе.
Пляж тянулся вдоль гор, лесов и соседних городов.
Сколько хватал отлично вооруженный глаз, берег был усеян самыми разными телами загорающих.
Негр и тот выставил навстречу солнцу черную спину и ярко-красные плавки.
Профессор долго и внимательно смотрел в трубу...