Таракан очень быстро стал перебирать ножками, а остановившись и передохнув, он сказал:
— Все-таки ужасно, невыносимо, невероятно пахнет необитаемостью!.. Голова кружится, и впадаешь в состояние невменяемости, словно какая-нибудь кошка от запаха валерьянки... Подумаешь!.. — и он задумался. — Подумаешь! А все-таки каким именно? Требованиям? Мы? Должны будем? Соответствовать? — спросил Таракан, судя по всему, весьма и весьма заинтересованно...
— Вот каким! — сказал Дроздов и поманил пальцем Существо 25х5х5, приблизительно 1/8 которого торчала неподалеку из супергрунтовой массы острова.
Существо неохотно выкарабкалось на поверхность и подползло-подлетело к Дроздову.
— Вот! — сказал Дроздов, а больше не сказал ничего.
Таракан был весь внимание... Он долго молчал, потом спросил:
— Существо, а где твоя Существиха?
Существо 25х5х5 безразлично зевнуло...
— Где она? Где? И вообще?
Существо 25х5х5 зевнуло снова.
— Ты, ты, ты — ты не желаешь размножаться?!
Вся структура Существа 25х5х5 выразила еще большее удивление и безразличие, а Дроздов еще раз повторил:
— Вот!
Существо 25х5х5 снова стало погружаться в СГМ.
Сцена была долгой и молчаливой.
Потом очень быстро Таракан стал сгибать все свои ноги в коленях, стал перебирать ими, оставаясь, однако, на месте. Он вращал усиками и глазами, а это вращение, в свою очередь, тоже все убыстрялось, так что через две-три секунды и его усики, и глаза, и ноги стали совершенно невидимыми.
Перед тем, как исчезнуть, Таракан заявил официально:
— Не поднимаю вверх ни одной ноги! Да! Мы, тараканы, никогда не теряем чувства колена! Я исчезаю, но мы еще вернемся! Выясним некоторые обстоятельства и вернемся! Углеводы бывают простые и сложные. А белки́ — это органические высокомолекулярные вещества, молекула которых построена из аминокислот! Что, выкусил? — захохотал он. — А насчет уравнения Бернулли смотри учебник Фихтенгольца «Курс дифференциального и интегрального исчисления»! Что, опять выкусил? Ха-ха! Опять!
И еще Таракан не исчез до конца, а сначала прокричал несколько слов, которые он при всей его болтливости продержал-таки за пазухой до самого конца этой встречи.
— Ага! — крикнул он. — Я ведь помню, как ты по собственному желанию сделался крохотной и такой множественной-множественной величиной. «Мы — семьдесят семь триллионов плюс эн в бесконечной степени!» Помнишь, ага?!
— В тысячной! — захотел надуть Таракана Дроздов. — В тысячной степени!
Нет, право же, медсестричка-брюнетка была очень хорошенькой, но еще она была и усталой, и несколько рассеянной... Мало ли из-за чего она могла быть усталой и рассеянной в свои двадцать с небольшим лет? Она только недавно появилась на работе, должно быть, с опозданием, и не успела сменить лакировки на тапочки; на работе она всегда ходила в мягких тапочках.
Чуть-чуть попудрившись, она решила заняться и этим делом: открыла один из ящиков медицинского столика, вынула оттуда тапочки, а на их место положила лакировки, предварительно сдунув с них пыль и завернув в целлофановый мешочек.
Уже сквозь мешочек она вдруг заметила царапину на внешней стороне каблука правой туфли и хотела вынуть эту туфлю обратно, чтобы рассмотреть и понять, в чем дело, но в это время открылась дверь из палаты, в которой лежал Дроздов, в коридор вышли врач, а за ним Антонина Петровна и молодой человек лет двадцати пяти — сын Дроздовых, Юрий Алексеевич Дроздов.
— Анечка! — сказал врач медицинской сестре. — Анечка, пожалуйста, внимательно следите за переливанием... Когда будет отлучаться дежурный врач, следите особенно внимательно!
Анечка сказала:
— Хорошо, Виктор Николаевич! Я обязательно буду следить как можно внимательнее, — поискала ногами тапочки под столом и быстро их надела, потом заметила, что ящик стола с лакировками в целлофановом мешочке все еще приоткрыт, и захлопнула его, а потом посмотрела на Юрия Алексеевича Дроздова.
Молодой Дроздов был больше похож на мать, чем на отца, — округлое лицо, светлые серые глаза, материнский, необычной формы нос: сначала прямой, а в переднем отделе, над верхней губой чуть приплюснутый.
Антонина Петровна опустилась на скамью рядом с медсестрой и кивнула сыну, и тот пошел в ногу с доктором по коридору, спрашивая:
— Все-таки? Все-таки? Все-таки?
— Будем надеяться, будем надеяться, будем надеяться! — отвечал доктор.
— Почки у тебя по-прежнему в порядке, Алеша?
Сначала Дроздов замешкался, однако же ответил твердо:
— Не жалуюсь. На что другое, на почки — нет!
— Хорошо. Отлично. В данный момент главное, пожалуй, все-таки почки... Вообще-то, положение серьезное, а время лимитированное. Имеешь это в виду?