В пансионат № 2 была очень длинная очередь желающих в нем прописаться навсегда, а если очередь, значит, хоть какой-то порядок и последовательность, в загородке и этого не было, туда приезжала «скорая», привозила внеочередного пациента, и все тут. Попробуй-ка обскачи этих «скорых»?! Если к тому же они буйные?
Нет, Василий Васильевич загородки ничуть не боялся и о намерении исчезнуть говорил вслух, всем говорил: врачам, конечно, чаще всего своему соседу по палате Андрею Мироновичу Горчакову, которого, будучи в хорошем настроении, он в шутку иногда называл «товарищ князь Горчаков».
Они с «князем» составляли, как уже говорилось, дружную, едва ли даже не показательную пару, никогда не ссорились, никому не жаловались друг на друга, не подписывали они и коллективных писем в горсобес по поводу отсутствия на этаже воды, грубого обращения обслуживающего персонала или воровства работников цеха питания.
В тот вечер, когда этажная сестра Таня велела потушить им уже давно потушенный свет, они заснули не сразу, так как «князю Горчакову» захотелось поговорить. Он предложил тему о происках империализма в Центральной и Южной Африке, но Василий Васильевич Петраков его не поддержал, он повел свою излюбленную линию на возможность и необходимость исчезнуть полностью в момент смерти.
«Князь» не очень сильно, но обиделся, сделал вид, что уже спит и через полчаса в самом деле уснул, а когда проснулся по нужде часов в пять, Василия Васильевича не было. И странно как-то не было его: кровать не очень тщательно, но все-таки была прибрана. «Князь» постоял, посмотрел на эту кровать и решил заглянуть в шкаф для верхней одежды. Заглянул — опять странность: зимнее пальто Василия Васильевича на месте, а зимней шапки не было, осеннего плаща не было. «Вот исчез так исчез! — не без зависти подумал Горчаков, уже подозревая, что это всерьез. — Твердил, твердил, что обязательно исчезнет, и вот — надо же! Приятно все-таки, что человек сдерживает свое слово, не так уж часто это случается!» И он решил пойти к сестре Тане, сказать ей... О странном поведении соседа, вот о чем он решил сказать Тане, если, конечно, она почему-нибудь не спит. Когда Таня спит, она не любит, чтобы ее будили. Собственно говоря, Таня не была сестрой, она не имела диплома об окончании медицинского училища, она была няней, но Таня любила, когда ее называли «сестрой», тем более когда ее ласково называли сестричкой Таней.
Комната дежурной была закрыта, внутри комнаты было тихо, никакого звука, ничьего дыхания... Из других палат в полуосвещенный коридор доносились сильные звуки — кто-то храпел, кто-то постанывал, кто-то кашлял, но в комнате сестры стояла мертвая тишина... Горчаков не решился постучать, постоял и ушел в свою 721-ю, не зная, что и думать. Не зная, что думать, он снова уснул, а когда окончательно проснулся в полседьмого, картина была все та же — пустая, торопливо прибранная кровать Петракова.
Горчаков пошел в дежурку теперь уже с твердым намерением разбудить Таню, если она спит, но Таня не спала, она сидела на диване и снимала с ног резиновые сапоги. Один сапог она уже сняла, а вместе с ним и темный шерстяной носок с большой дыркой на пятке. Теперь она натягивала носок обратно на правую ногу, время от времени подрыгивая левой, чтобы сапог соскочил с нее сам по себе. Носок на правую ногу не натягивался, а сапог не соскакивал с левой, Таня сердилась и, сердито, даже зло выслушав Горчакова, сказала:
— Еще чего не хватало... Вот псих-то... Сейчас приду. Не слазит, проклятый. А этот не налазит... Кому сказано — приду! Седьмой этаж весь психованный... Ну? Кому сказано?!
Вот так — началось. Так произошло в ночь с 26 на 27 февраля прошлого года.
Затем администрация была, милиция была, горсобес был и разные представители были — ничего не помогало, ничего не выяснялось — Василий Васильевич исчез бесследно.
И всем, кто имел к этой истории хотя бы самое отдаленное отношение, оставалось только одно — примириться с необъяснимым фактом.
Действительно, как все это объяснить? Обыскали все здание, все закоулки, чердак, котельную в подвале, бойлерную, кладовки, кухню — нигде ни следа.