Так подсказывало ей ее состояние, а этим состоянием была она вся.
Ирина Викторовна еще крепче сжала в руке руку своего спутника и доверила ему этот случай своей жизни.
Так же неподвижно, как стояли здесь двое часовых в форме армии Германской Демократической Республики, они постояли около изгороди из колючей проволоки, а потом рука ее спутника пошевелила ее руку.
Они прошли мимо проволоки, они приблизились к поросшему сорной травой холму, возвышавшемуся — Ирина Викторовна это знала — над бункером, в котором закончил свою страшную жизнь Адольф Гитлер. И тут ее спутник развернул свиток и положил его на холм. Надпись на свитке была:
Ирина Викторовна пришла в ужас:
— Это кощунственно! — воскликнула она.
— Молчи! — ответил ей ее спутник, и тут же раздался страшный грохот... Из глубины холма, сквозь сорную траву, вырвался столб дыма с белыми космами, взметнувшись, дым почти тут же стал падать, сгибаться, потом появился совершенно черный огонь, он распространял жар и запах тлена.
А когда и этот огонь погас, а дым рассеялся, спутник Ирины Викторовны сказал ей:
— Смотри!
Она посмотрела: на откосе, на покрытой копотью траве, лежал закопченный свиток...
была надпись на нем...
Конечно, все это произошло только с ней и только для нее одной и рассказывать кому-то обо всем, что с ней одной произошло, было ни к чему, было бы бестактным и, пожалуй, безнадежным делом.
В воскресенье после обеда Ирина Викторовна отправилась к Нюрку. Выбирать не приходилось, это был единственно возможный вариант — кто бы это, кроме Нюрка, оказался способным выслушать столь необычную и, по крайней мере, на первый взгляд, несерьезную историю? Выслушать и не усомниться?
В последнее время Нюрок была нервной, то есть сдержанной, малоразговорчивой и очень исполнительной на работе: что бы ни сказала Ирина Викторовна, она все исполняла быстро и точно. Как раз в этом и проявлялась у Нюрка ее нервозность; когда она чувствовала себя хорошо и свободно, она много и не очень остроумно шутила и трепалась, работала с ленцой, зато по поводу почти каждого задания у нее возникали свои соображения — как лучше и быстрее сделать, как совместить два задания в одно. Нюрок и сама говорила, что единственным стимулом ее рабочей инициативы является лень: долго и неохота делать так, как тебе сказано, вот и выдумываешь — а нельзя ли сделать побыстрее?
Нынешняя затянувшаяся исполнительность Нюрка не очень смущала Ирину Викторовну — что ж, что Нюрок нервничала? Вполне вероятно, что и она тоже давно испытывает потребность поговорить без регламента на какую-нибудь закрытую тему.
Итак, в воскресенье Ирина Викторовна была у Нюрка и вот что, для начала, выслушала от нее:
— Ты, Иришка, такая образованная, такая умница, — вечно не в своем уме! Как ты заведуешь мной, как ладишь с начальством, как осваиваешь новую счетную машину — ничего этого я понять не могу и никогда не пойму! Точно! Знаю только, что ты все это делаешь, и, не дай бог, делать не будешь, а больше не знаю ничего! Так что же ты решила насчет своего Курильского, ну? Говори!
— Насчет моего Курильского? — пожала плечами Ирина Викторовна. — Я? Да ничего я не решаю, все предоставлено решать ему. И не о нем у нас с тобой должен быть разговор. Совсем не о нем!
— Так о чем же вы говорили? Когда ты объясняла Курильскому ситуацию?
— Я ничего ему не объясняла.
— Ну, а что объяснял он тебе?
— Ничего. Ведь мы же решили ничего не решать. Пока. Время покажет что-нибудь.
— Более чем странно, — развела ручки в стороны Нюрок. — Гораздо более! Да вы что — чурбаны, чтобы без объяснений? Ты вот что, Иришка, ты по-человечески должна сказать Курильскому: надо набраться терпения, подождать, пока у обоих перегорит до окончательного конца, а это произойдет тогда, когда вмешается кто-то третий.
— Третий? Вот уж не обязательно! Тем более не обязательно об этом друг с другом говорить.
— Да кто же это уходит от мужа ни к кому, а просто так: «Будь здоров!» Кто же оставляет мужа никому, а тоже просто так? Нет, без третьего у вас ничего не выйдет, и вы об этом прямо и недвусмысленно должны сказать друг другу!
— Не пойму: зачем нам с тобой об этом говорить? Тем более если третьего — нет? Что-то не так: ты сегодня не понимаешь меня, я — тебя!
— Не беспокойся, третий найдется — свято место не бывает пусто! — очень-очень горячилась Нюрок. — Пустое место пахнет медом, а все третьи, словно пчелы, прилетят на мед. На обе стороны прилетят, к мужчине — потому что мужчины податливее, они всегда в этих случаях оказываются более молодыми и более способными. К женщине это тоже придет, разве только чуть позже.