Червяк выполз из земли на землю, и его она знает: он тоже самолетно-холоден, она знает его скользкость, растяжение и сжатие его тела...
То есть она знает огромное множество предметов этого мира — искусственных и естественных, но одинаково видимых и осязаемых, а другое множество даже и не выдает ей своего существования, вследствие своей малости или своей огромности, однако же она тоже знает и видит и молекулу, и весь сразу Великий или Тихий океан.
Потому что они существуют, а она — тоже, и одна только общность существования дает ей понятие о них. Знания — книги и лекции профессоров — ничто по сравнению с чувством всеобщего существования, и единственно, что знания могут, — привести это чувство в действие.
Значит, так оно и есть: все окружающее существует в ней, а она — в нем... Это проявилось наглядно в день ее сорокапятилетия, а то обстоятельство, что она женщина и ни на минуту не забывает об этом, еще и еще усугубляло то опущение, по которому все вокруг нее было поразительно разным, но только ради того, чтобы быть чем-то одним — одним всеобщим существованием. Тем самым, которое — природа и жизнь, само существование и движение которого выше, чем смысл этого существования...
Есть такая восточная мудрость: «Собаки лают, а караван идет».
Интересно: почему лают собаки? Наверное, в поисках того смысла, ради которого движется караван! Оно им непонятно, это движение, вот они и лают.
Не надо лаять. Не надо быть посторонней собакой, ведь те собаки, которые идут вместе с караваном, — не лают на него, хотя они тоже не знают, куда идут и к чему придут.
Тем более не должны лаять женщины — им существование ближе, чем его смысл, они ведь не только существуют, но и сами создают существование...
Они — тот якорь и тормоз, который удерживает людей в их природном существовании, а без тормоза люди стали бы только техниками, изобретателями, художниками, философами, кем и чем угодно, какой-нибудь плазмой, например, но только не людьми как таковыми. Помимо женщин, мужчинам нужно очень немного: нужны знания, знания, знания, умения, умения, умения, а жизнь — не нужна иной раз — совсем ни к чему, лишь бы что-то знать и уметь.
Ведь то самое сознание, которое с такой запальчивостью и даже с яростью ищет смысл Существования, — не более, чем крохотная частица этого Существования. Почему же тогда частица все время стремится к подчинению себе и даже к порабощению Целого? Почему теряот чувство всякой меры?
И хорошо нынче ей было, хорошо, что все эти очень и не очень высокие материи ничуть не отрывали ее от самой себя, а, наоборот, ее к самой себе приближали. Чувственно и ощутимо приближали. За это она даже похвалила свой интеллект, а ведь бывало, что она его и поругивала, он ей надоедал, всюду напрашивался и лез туда, где ему делать нечего, все усложнял, все запутывал, все делал отвлеченным и на все подзуживал полаять. Нет, с одним только серым мозговым веществом далеко не уедешь!
О чем и о ком только она не думала сегодня?!
Об Аркашке: ей показалось, будто бы лишь вчера она отделила Аркашку от себя, что до вчерашнего дня они были чем-то одним; о Никандрове: тут она почувствовала, что приступ недоосязенности ею Никандрова, который охватил ее в последний раз за углом жилой башни, где была квартира Нюрка, — этот приступ может повториться сейчас, а это совсем-совсем ни к чему, и она долго, молча и неподвижно смотрела в небо, чтобы движение какой-нибудь мышцы не повлекло к возобновлению приступа. Небо помогло ей.
О Светлых Головах НИИ-9 думала, о том, как они ей милы и близки, ну, хотя бы тем, что в ее собственной голове так же много всякого барахла, как и у них, только у них барахло касается техники, а у нее — бог знает чего: истории, психологии, специальной информации, каких-то вычитанных и реальных образов... Ах, поменьше бы, поменьше бы им всем вместе барахла, которое только по виду — модерн и достижение, а на самом деле — барахло, а побольше бы чего-нибудь главного! Для кого и существует главное, если не для Светлых Голов!
Так или иначе, а Светлые Головы были именно теми людьми, и даже тем человечеством, к которому Ирина Викторовна питала доверие, к которым она очень хотела бы причислить и себя. Надо же к кому-то себя причислять!
О Южно-Американском Варианте она думала — так это само собою разумеется.
Где-то там, на далеком континенте, на другой стороне планеты, бродила ее судьба, то вблизи вулкана Котопахи, то в пустыне Атакама, то у водопада Игуасу, в Буэнос-Айресе, в Асунсьоне и в Боготе. И за все это она снова отнеслась благожелательно к своему интеллекту, он внушал ей нынче доверие.