Конечно, нынче был условный рубеж: n-45.
Справедливо, что в жизни есть дни, которые не обойдешь и не проживешь запросто, незаметно для них и для себя... Они могут быть сами по себе, такие дни, но можно их себе назначить, и они тоже будут. Ни с того ни с сего, что ли, а только между серьезным вспомнились вдруг ей и не очень серьезные дни, давно прошедшие, полузабытые. Их можно бы и забыть, да они не забываются, у них такое свойство.
В санатории когда-то, в Крыму, встретился ей человек, которого иначе и нельзя было назвать, как «смерть бабам»: высокий, красивый, щедрый. У таких любовь и спорт — одно и то же, вот он и начал брать очередной рекорд с места в карьер.
Начать-то начал, но уже через неделю сам попался, должно быть, крепко.
Ирина Викторовна сказала:
— А так вам и надо — не будете в другой раз везде и всюду заниматься спортом!
— Ну, мы еще посмотрим! — ответил он. — Впереди еще две недели, а вы ведь не прогоните меня сегодня же?! Ведь вам со мной интересно?
— Еще бы! — согласилась Ирина Викторовна. — Конечно, интересно, конечно — не прогоню, только предупреждаю на берегу: ваш счет будет нулевым!
— Посмотрим, посмотрим!
И они стали смотреть.
Что верно, то верно — держался он великолепно, выдержанно, всегда понимал, что это единственный шанс произвести впечатление, и действительно, впечатление он производил.
Куда они только не ездили по горным и даже по степным дорогам Крыма! В каких ресторанах и забегаловках не сиживали! Ирину Викторовну иной раз брал страх — как бы выдержка не изменила Соискателю?
По вечерам крымские берега горели огнями и на Черное море тоже бросали свет, а по вершинам гор и над вершинами ярко и замкнуто, не отлучая от себя своего сияния, горели звезды, множество звезд, а по темной середине между двумя вереницами огней — земных и небесных — шла машина, и Соискатель наклонялся к ней близко-близко:
— Дыхание не перехватывает?
— Слегка.
— Вы не деревянная?
— Нисколько.
— Начинаю сомневаться!
— Давно пора!
Ну, а как было на самом-то деле, в действительности?
В действительности — дыхание перехватывало. Временами — сильно. Но всякий раз, когда это случалось, она вспоминала, что рядом с нею — спортсмен. Соискатель. Конечно, она допускала, что он уже перестал им быть, так ведь — надолго ли? Каждый спортсмен, когда он берет рекорд, прыгая в длину или в высоту, бросая диск или копье, тоже ведь забывает о спорте. Ненадолго. Но спорт есть спорт — кто кого, и она не должна была об этом забыть. И не забыла: накануне того дня, как ей уехать из санатория, Соискатель поднял руки вверх:
— Сдаюсь! На милость победителя!
Милостей не было, никаких, хотя в момент капитуляции он ей нравился больше, чем прежде, за всю минувшую шестнадцатидневную, ни на что не похожую жизнь. Но ему нужна была победа, ей она нужна была тоже; он сам вызвал ее на этот необычный марафон, и менять победу на поражение было тем же самым, что изменять самой себе, а это — очень тяжелое занятие, хотя оно и дается легко: долго-долго потом не находишь себе места в настоящем и в будущем.
Ей нужно было самоутверждение, проверка самой себя, и впоследствии она ни разу не пожалела о том, что поступила именно так, а не иначе.
Другое дело, что этот случай смутил ее одним непредвиденным обстоятельством: полная и безусловная капитуляция Соискателя произошла без малейшего участия Мансурова-Курильского — она ни разу не привлекла его на свою сторону, ни разу и ничего не обещала ему, ни разу его не испугалась, вообще ни разу не вспомнила ни его, ни каких-либо обязанностей по отношению к нему, полностью обошлась собственными силами.
Вот, оказывается, еще когда — а было это одиннадцать лет тому назад — Курильский уже занял в ее жизни то место, которое только с натяжкой и очень условно можно назвать местом...
Ну, а если уж вспоминать, так в разное время бывали и еще какие-то, в общем-то довольно милые Добровольцы, они ее встречали, провожали, сопровождали, дарили ей безделушки, иногда пробовали письменно сообщать ей новости из своей личной жизни, а кое-кто из них разживался ее телефонами и позванивал домой и на работу. Они доставали билеты в театр и в концерты, и даже был случай — Ирина Викторовна по такой вот протекции сшила платье в одном ателье, недоступном для простых смертных. Хорошее было платье. Как раз то самое — под цвет одного «Москвича».
Но все это — корректно и бескорыстно, без дальнего и, уж конечно, без ближнего прицела. Корыстных на все это не хватало, корыстные быстро отшивались в сторону.