Но теперь, когда она узнала, что Викентьевский, по существу совсем незнакомый ей человек, умер, — вместе с ним навсегда умер и ее Рыцарь, и вся эта система тоже умерла, разрушилась...
«Все на свете — от существования! — думала Ирина Викторовна. — Все от него. Даже все то, чего нет... Рыцарь умер, сейчас его хоронят. Я узнала об этом и сразу же узнала другое: больше не может быть и Южно-Американского Варианта, нет, не может! Для любого Варианта должно быть что-то существующее...»
Потом она вспомнила о Нюрке.
«Нехорошо-то как! Нюрок дважды выставляла меня из своего дома, это так, но когда я болела — навещала меня, а я — ничего! Никакого участия в ее судьбе! Ясно же, ясно как день: у Нюрка — произошло, вероятнее всего «произошло все» и очень-очень серьезно! Сегодня, в крайнем случае завтра, надо пойти к Нюрку, все как следует узнать... Надо будет запастись сухой жилеткой, и пойти к Нюрку...»
«Еще надо будет как можно ближе пообщаться с Анютой Глеб. Без общения можно ведь и потерять человека, запросто можно...»
«Снег-то какой! — поежилась она еще через минуту. Автобуса почему-то долго нет. — Какой густой снег! Очень трудно сейчас музыкантам дуть в трубы, исполнять марш Шопена...»
Подошел автобус.
Она втиснулась с передней площадки, поехала и попрощалась:
«Прощай, остров Жуан-Фернандес! В Тихом океане!»
Ну, а дальше?
Что же, что разность 45-n стала отрицательной?
Отрицательные величины — тоже величины, это обывательское представление, будто они не настоящие и хуже положительных.
Вот пойти да и улыбнуться Строковскому. А что?! Улыбнуться, храня в памяти светлый образ Рыцаря!
Строковскому больше и не надо — одну улыбку со значением, он из таких, которые все остальное сразу же берут в свои руки... Он и возьмет, да еще как!
Но, если разобраться, так ведь Строковский для нее в определенном смысле мальчик. А может быть, и во всех смыслах тоже мальчик... Умный, остроумный, многое знающий, еще больше — умеющий, а все-таки мальчик. Ну, пусть будет юноша, этакий шустрый подросток. Доказательства? А вот хотя бы: у нее уже нет и не может быть перед ним ни капли смущения!
Она ведь только что прошла по определенному кругу, о котором Строковский не имеет ни малейшего понятия. Если даже ему усердно втолковывать, что это за круг, — он и тогда не поймет, не сможет.
Она потеряла что-то на этом круге, например, самоиронию, например, годы, но это потери только с одной стороны, а с другой — они могут быть и приобретениями. Во всяком случае, люди делятся на взрослых и детей не столько возрастом, сколько такими вот минувшими кругами.
И пусть будет прав почитаемый Нюрком за умницу француз Ларошфуко, который когда-то сказал, что женщине легче не изменить ни разу, чем только один раз... Может быть, он и в самом деле был умница, этот француз?
Или встретить в коридоре НИИ-9 Никандрова и сказать, чтобы он снова и немедленно уезжал на Северный Кавказ?
К Ахтубеевым — они ведь друзья!
А Никандров не уедет. Не уедет сразу, а только тогда, когда у него снова не будет другого выхода. Он ведь и в тот раз тоже не просто так уезжал, он спасался, и, значит, было все, от чего люди вынуждены спасаться бегством.
А вот она не убежит, нет. Ни к одному Рыцарю.
Не так давно она заметила — издалека, — что Никандров стал светлее. Он не поседел, а посветлел, стал больше поддаваться солнечному и электрическому освещению: освещение тусклое, и он не так заметен, но яркий свет из ламп, из коридорных окон НИИ-9 делает его слегка прозрачным. К такому — опаснее подойти: будешь думать «а вдруг он тоже и. о. мужчины?» Поскольку он ведь не убедил ее в своем умении отказываться — отказываться от должности заместителя Строковского, отказываться, причем в самом начале, от недотрог, когда они ни с того ни с сего бросаются к нему, отказываться от бегства на Северный Кавказ. Мужчина же — настоящий — должен уметь отказываться.
А что?! Ей было просто обвинять Никандрова во всех смертных грехах, когда у нее был ее Рыцарь! А теперь?
Без Рыцаря?
ОСЬКА — СМЕШНОЙ МАЛЬЧИК
Повесть
Мне давно хотелось поставить читателя в известность о том, что автор — тоже читатель своего произведения, и я бы сказал, не последний: если уж ему неинтересно читать самого себя, вряд ли кому-нибудь будет интересно читать его.