Период первый
Небо...
Небо сложено из тяжелых, грузных и плотных облаков, кое-где довольно аккуратно, со вкусом, местами же облака набросаны кое-как. На скорую руку.
Небо упирается в ровную поверхность снега совсем неподалеку — сразу же за согбенной, давно одряхлевшей, но все еще крохотной елочкой.
Земля...
Земля пуста: снег и эта елочка с примороженной кривой вершинкой.
Самолет...
Самолет-биплан стоит на пустой земле сначала неподвижно, потом он вздрагивает, чихает, затем начинает гудеть и лениво вращать винтом.
Люди...
Людей двое. Один в самолете, он во всем рыжем — рыжая лисья шапка, рыжая куртка, рыжие брови, рыжеватые глаза; другой, в пестрых унтах, с закутанным лицом, неподвижно стоит на снегу, а вокруг него разбросаны различные предметы: ящик, свернутая в тюк палатка, еще ящик, металлические шесты.
Все это наспех выброшено из самолета.
Впрочем, и человек, который неподвижно стоит на снегу, тоже выброшен оттуда же, тоже — как будто наспех.
Мотор неожиданно смолкает, летчик свешивается из кабины и говорит:
— Гляди-ка, Дроздов, чудесная местность! Автострада вешками обозначена! Гостей будешь принимать, и, может, не одного! — И летчик указывает в ту сторону, куда убегает редкий пунктир вех с навешенным на каждую веху пучком еловых веток.
Человек на снегу не оглядывается, он по-прежнему стоит неподвижно.
Тогда летчик ругает мотор и запускает его снова.
— Будь здоров! — кричит он. — Будь здоров, Дроздов! Может, и через неделю прилечу за тобой. А может, раньше! Может, Тонечке передам привет, да? Может, я ее еще застану на фактории? Может, она еще не уедет на материк? Привет — мне сильно надо торопиться! Привет! Я знаю тебя как облупленного! Не скучай, веселый парень Дроздов! Занятный парень! И фантаст, можно сказать!
Поднимаясь, самолет опирается на правые плоскости, тупым носом обнюхивает облака, а почуяв в них щель, пробирается в нее и в один миг исчезает.
У Дроздова — очки на переносице. Он снимает очки и протирает их сначала о куртку, потом о мех собачьих унтов, снова надевает, разматывает с лица шарф и быстро-быстро начинает разбивать свой лагерь.
Торопится.
Устанавливает небольшую палатку, один за другим ставит метеорологические приборы: анемометр, флюгарку, барограф, термометры и термограф.
Поднимает антенну.
Лагерь разбит, приборы установлены, и Дроздов, поискав в кармане металлическую рулетку, не торопясь, измерил ею размеры своей палатки: 0,85 х 0,95 х 2,05 х 0,5 м.
Подсчитал на листочке записной книжки объем своего нового жилища. Этот объем составил 0,8276875 кубометра.
— Прекрасно! — сказал Дроздов и улегся на спину в новом жилище. Закинул руки за голову. — Думай о чем хочешь! Как хочешь! Сколько хочешь! Ну? Веселись, Дроздов!
Он полежал молча и еще сказал себе:
— Кроме того, надо будет посмотреть, как я там управляюсь на площадке, на новом месте, — сказал он. — Надо будет посмотреть!
Приборы показывали:
Термометр 51,2° ниже нуля, а термограф 51,3°.
Барограф 952 миллибара.
Гигрограф 48 процентов.
Анемометр 7,5 метра в секунду.
Флюгер северо-северо-запад.
Записав эти показания в «Дневник наблюдений», на страничку, обозначенную «8 апреля. Девятнадцать часов», Дроздов посмотрел вверх. Туда, где он совсем недавно был.
Ему послышался вдруг невнятный гул мотора. Тогда он похлопал себя по ушам шапки и гул исчез. Он махнул рукой, еще раз посмотрел в небо, а в «Дневник наблюдений» он записал: «Облачность сплошная. Высота облаков 100—150 м». Оглянулся кругом, увидел хилую елочку и записал еще: «Видимость — 150—200 м».
Спустя несколько минут он приступил к передаче своей первой сводки погоды на базу.
— База! База! База! — звал он много раз в микрофон, пока наконец ему не откликнулись.
— Давай! Давай! Перехожу на прием! — откликнулись ему.
— А это кто? — спросил Дроздов.
— А это я, Любомиров. Давай, давай! Не узнаешь, что ли? Вот чудак!
Дроздов стал передавать шифрованную сводку:
— Семь тире четырнадцать тире восемь точка, — говорил он монотонно, — пять тире четыре тире три тире два точка четыре тире шесть тире два тире точка шесть тире три тире пять тире точка...
И так далее, пока Любомиров не сказал ему:
— Будь здоров, давай завтра!
Дроздов поднялся от рации. Поразмял руки и ноги, прибавил огонька на спиртовке, потом пошел в сторону от палатки.
Отошел шагов пятьдесят, остановился, оглянулся. Еще отошел и снова встал. Около елочки.
И отсюда, с этого места, стал описывать круг.
В центре круга была его палатка, а он медленно шел, и его следы выписывали на снегу ровный круг. Еще он отчеркивал этот круг палкой, которая была у него в руках.