- Орел и ворон - тотемы разных кланов, - пояснила для меня, как cheechako, пришельца, самая молодая среди нас, не считая беби, которая и оказалась полькой Хеллен.
- Обратная зависимость, - сказал Ник, который никогда не снимал с головы капитанскую фуражку, прикрывая раннюю лысину и обозначая свое греческое происхождение, хоть родом из Сицилии. - Потому и табу, чтобы искоренить инцест. Не говоря о том, что ворон, родовой эпоним тлинкитов плут и трикстер, а уж в сексуальной жизни творит черт знает что. Время от времени меняет собственный пол. Нашел как-то на морском берегу гребенчатую раковину и женился на ней.
Сам Ник, который лечит индейцев от алкоголизма и самоубийств, за что и прозван "индейским доктором", взял в жены девушку из почти уничтоженного племени пронзенных носов, но в прошлом году, пока он странствовал вместе с Хеллен и Брайеном по совсем диким местам Аляски, ее на улице Анкориджа лягнул насмерть забредший в город сохатый, и теперь у Ника чувство вины, хотя само это дикое путешествие было бегством от жены после того, как та ему изменила. А чего ради отправились с ним вместе Хеллен и Брайен? Предсвадебное путешествие? Они были едва знакомы.
- Запреты на то и существуют, чтобы их нарушать, - примирительно сказал Камерон, у которого у самого четверо дочек, и все заглазно обсуждают, предпримут ли они с женой еще одну попытку. Зато в бизнесе ему везет, он самый богатый в Ситке человек - начал с рыбачьей лодки, а кончил (если только это конец) мощной фирмой для туристов с дюжиной катеров и яхт, с гостиницами и ресторанами. Он что-то мне говорил о пяти видах семги, называя индейские имена и их английские аналоги, но, увы - в деревянное ухо: я - не рыболов, а грибник, да к тому времени я уже увлекся разговором с Хеллен, а скорее - ею самой. Запомнил я только оба названия королевской семги: чинук и кинг.
На том барбекью нас вместе с беби было девять человек, я - старше остальных лет на десять-двадцать, а Хеллен, за которой сразу же приударил, сочиняя в уме рассказ под названием "Тебе ничего здесь не светит, дружок" и полагая, что дальше названия и легкого флирта на фоне природы дело в обоих случаях не пойдет, - на целых двадцать восемь. Не знаю как кого, меня эта разница не колышет. Наоборот. Все больше и больше тянет к молодым. Как вурдалака - к живым. С каждым годом, все сильнее чувствую себя чужим среди своих и тайно мечтаю быть своим среди чужих. Говорю не о сверстниках в розницу, но в целом, оптом - о поколениях. Мне мое - во где! И дело тут не в возрасте. Как себя помню, мне всегда было чуждо мое поколение. Главная неудача моей жизни - не в то время родился, разминулся во времени со следующими поколениями. Любым из них. Нынешними двадцатилетними, тридцатилетними, сорокалетними. С такими вот, как на этом барбекью. С моим поколением мне давно не по пути, тем более конечный пункт этого пути все более ясен. Вот я и задумал дезертировать. Точнее катапультировать в другое поколение.
Понятно, я сознаю физические пределы, которые ставит мне возраст. К примеру, не смог бы, наверно, составить компанию Нику, Хеллен и ее будущему жениху Брайену в их 250-мильном странствии по незаселенному, дикому побережью Аляски - на обтянутом кожей каике вокруг Адмиралтейского острова, а потом через горы Брук Ранже до арктических деревень, где они жили в ледяных иглу и ели сырьем китовье мясо, включая muktuk, кожу и ворвань, которые эскимосы почитают за деликатес. Такие вот бездорожные, малодоступные места называются на аляскинском жаргоне bush. Я видел возбуждающий снимок, где они втроем - на фоне глетчера с тяжелыми рюкзаками за плечами и абсолютно голые: в центре прекрасная Хеллен, по бокам обладатели обрезанных пипирок. С особым интересом рассматривал Брайена - не только эффектные гениталии, но весь его нордический облик. Высокий, красивый, напоминает викинга, хотя мое представление о последних не из первых, понятно, рук. Как они ее, интересно, распределяли между собой? Групповуха? По очереди? Только с будущим женихом? Или им за дорожными тяготами было не до того? Еще не поздно поинтересоваться у нее самой.
Что говорить, Хеллен ужасно привлекательна, но вычленил ее из компании я по иному признаку - славянскому. Признаюсь в моей слабости. Хоть в этих делах я - космополит, и в небольшой моей женской коллекции - представители разных племен, но славянки обладают для меня каким-то особым магнетизмом. Не уверен что сексуальным, хотя в конце концов сводится к сексу. Особенно здесь, в Америке, где славянок - днем с огнем. А не переехать ли мне в Чикаго? Нашлись общие темы, нам обоим более близкие, чем алкоголизм и инцест среди аборигенов - Пушкин и Мицкевич, генерал Ярузельский и маршал Пилсудский, Окуджава, Достоевский, Папа Римский, запрещать или не запрещать аборт. Вплоть до либерума вето, национального вклада Польши в развитие мировой демократии, хотя так далеко за ней никто и не последовал. Разве что Совет безопасности ООН - там каждый член обладает правом вето. Хеллен мне нравилась все больше, я не нашел иного способа это выразить, как поднять тост "Еще Польска не сгинела!", хотя имел в виду лично ее. По-видимому, мы были в одинаковой степени подпития и возбуждения - Хеллен тост-эвфемизм нисколько не смутил, нас это как-то даже сблизило.
Взяв по банке пива, спустились с ней к воде, от которой подванивало рыбной мертвечиной. Не помню кто первым пожаловался на одиночество среди американцев, а другой с ходу поддержал. Зато знаю точно, кто процитировал Анну Камиенскую: "бред невозможных возможностей" - я об этом поэте и слыхом не слыхивал. И относились эти слова не к политике и не к литературе, а каким-то образом нас лично касались. В самом деле, почему нет? Если обнаруживаешь вдруг такое редкое в нынешние времена крутого одиночества родство душ, то почему не тел? Пусть даже род инцеста - как между братом и сестрой? Кто еще может оценить юные прелести, как не старик, а я еще не старик.
К тому времени я уже поехал, мозги набекрень. От вечернего холода, от обильных возлияний или от нервного возбуждения, меня стало трясти, Хеллен взяла меня под руку, она тоже дрожала. Или мне показалось? Мы продолжали, перебивая друг друга, говорить на чужом нам обоим языке и не сразу расслышали, что нас зовут - барбекью закончился.
Сговорились встретиться завтра в галерее Майкла на Линколн-стрит и отправиться вдвоем к Медвежьему озеру: стояла такая шикарная осень, грех не воспользоваться. Потому что в сентябре здесь положено идти сплошным дождям, на эту тему много шуток, типа "Зато над тучами и туманами всегда солнце" либо "За один солнечный день мы платим месяцем непогоды", а резиновую обувь так и зовут - Sitka slippers, ситкинскими шлепанцами, и раздражение от невозможности выйти наружу поздней осенью и зимой называют не клаустрофобией, а cabin fever, комнатной лихорадкой.
А зима уже катит в глаза. На память об этой поездке, помимо индейской маски с зубным оскалом и вытекшим глазом, сувенирного тотема и юлу, эскимосского ножа, я увезу в Нью-Йорк приобретенную в галерее Майкла большую гуашь "Зима на Аляске", на которой, хоть и декоративно, но с натуральными подробностями изображена ебля - а что еще делать долгой, бесконечной, в полгода, зимней ночью на Аляске? Впасть в зимнюю спячку подобно медведю? Взвыть белугой? Есть анекдот про местного индейца, который обвиняется в убийстве, и судья его спрашивает: "Что вы делали в ночь с 1 октября на 31 марта?"
Проснулся ни свет ни заря и все никак не мог вспомнить - какого цвета у нее глаза, какой формы нос, какая прическа. Бред какой-то! Помню только груди под свитером - маленькие, округлые, девичьи. Да еще общий невзрослый, мальчишеский какой-то вид. И ни одной конкретности, кроме груди, до которой так хотелось дотронуться - все время ловил себя на этом естественном и беззаконном желании. Эмоция заслонила объект, на который направлена. Шел на свидание с незнакомкой с девичьей грудью и мальчиковой внешностью.