Замереть.
Обмякнув, рухнуть недвижным, кружась в водовороте мучительно-сладких ощущений. С трудом и медленно припоминая, как жить, дышать, и приходя в себя.
– Не жалеешь? – спросил, чуть только приоткрыв глаза. И взгляд внимательный, напряжённый. Как будто от вопроса зависела вся жизнь.
Я мотнула головой, ещё кружась в истоме. Но в целом, как оно, не могла понять: мне было больно? Или нет? Волшебно? Иль так хорошо, что аж плохо?
Эх, к чему гадать!
– Не распробовала, – вынесла вердикт, седлая его сверху. – Пожалуй, стоит повторить, – и на удивлённый взгляд, злодейски поиграв бровями, припала ртом к его губам.
* * *
Мотель мы покинули, когда рассвет разлил розовую краску над горизонтом. Бодрящий душ смыл остатки сонливости, и оставаться в постели дольше было бессмысленно.
К тому же дороги радовали тишью, и можно было спокойно доехать до Северного Предела – предпоследнего пункта по маршруту нашего движения. Там мы с Джереми планировали подкрепиться и двинуться дальше, на старую верфь.
Лицо мужчины смягчилось и лучилось таким довольством, будто у медведя, наевшегося мёда и закусившего пасечником. На мою приподнятую бровь он хмыкнул, демонстративно облизав меня глазами:
– Красивая, умная, богатая… К тому же ещё и извращенка! Двадцать процентов и обалденный секс! М-м, да я везунчик!
– Что-о?! – картинно задохнулась возмущением я. – Закатай губу, Джей! Секс – это компенсация мне за то, что не позволил взять мои таблетки!
Джереми моментально помрачнел, уставившись в сизую даль через лобовое стекло:
– Прости… – помолчал и решился: – Чёрный Человек… Расскажешь?
Я откинулась в кресле и вздохнула: теперь, после приступа, скрывать не имело смысла. К тому же сегодня ночью мы с Джеем стали гораздо ближе, чем просто босс и сотрудник. Дорога до города долгая… почему бы и нет? И я начала рассказ.
Свою жизнь в Дарсевии, до корабля, я помнила смутно. Просто отдельные разрозненные яркие вспышки. Родная мать, впрочем, как и отец, полностью отсутствовали в памяти. Я помнила только комнату с множеством кроватей. Тускло освещающую мрачное помещение маленькую железную печь и пронизывающий холод, от которого не спасало тонкое шерстяное одеяло.
Помню страх, вынуждающий замирать на кровати и делать вид, что сплю. Сковывающий тело настолько, что даже дрожь в замёрзших мышцах застывала. Тревожное дыхание детей на соседних койках, притихших и сжавшихся в комок, точно так же, как я. Грузные шаги и полные отчаяния мысли:
«Только не я! Пожалуйста, только не я!»
Нависшее крупное лицо женщины, откидывающей одеяло, и рядом он, Чёрный Человек. По сути – лысый старик в тёмном пальто. Худые тонкие руки с длинными пальцами, холодные, как и всё вокруг.
– Её и ту, – звучит вкрадчивый голос, как приговор, как конец всему.
Грубый рывок, выдёргивающий из кровати, скрипучая лестница и подвал. Огромная печь, вернее, отопительный котёл, пылающий огнём сквозь щели в дверце. И пляшущие тени по углам. Опять рывок, сдирающий сорочку, босые ноги на полу, попытка закрыться — и Чёрный Человек:
– Я просто посмотрю.
На его носу очки, похож на лекаря, но руки… скользят по телу и холодны, как у мертвеца. Он трогает, щупает, давит. Не больно, но оттого в сотни раз страшней.
– Не бойся, девочка… ближе подойди к огню…
Со мною рядом хнычет кто-то, но я не вижу: стою, не шевелясь.
Всё обрывается, но будто ночь другая. Опять котельная, я, девочка и… взрыв! Огня так много! Стена из пламени, как будто мир пылает!..
А вот уже ползу на улице, а сзади всё в огне. Здание трещит, сияет, большой пожар! Но я ужом на животе между кустами, всё дальше, прочь и не оборачиваюсь на крики. Они стихают, а затем темно. Ночь, лес и ветки по лицу.
Потом корабль. Пропахший рыбой трюм, шаги над головой и гогот. Слепящий свет в глаза и хват за шкирку, как кутёнка. Каюта, чужие разговоры и миска. А в ней горячая еда! Глотала жадно, ртом, захлёбываясь, да так, что через нос обратно. И вновь в себя, пока не отобрали.
Опять пробел. Причал и спуск на землю через борт, по канату. Ладони в лоскуты! И ну бежать!
Подворотня, мусор, голод. Нигде не спать два раза, идти вперёд. Без остановки, без передышки, а каждую ночь он – Чёрный Человек… И опять бежать. Чужая речь уже звучит знакомо, понятны обрывки фраз, особо:
– А ну, пш-шла прочь, зараза!
Смертельная усталость, в груди надсадный сип и хочется лишь спать.
– Наверное, я так бы и умерла, – приблизилась я к концу повествования. – Но Пресветлые боги сжалились надо мной.
В ту ночь я забралась на частный задний двор. Под кустами зарылась в кучу листьев и уснула. Проснулась, когда вовсю уже сияло солнце. Но вылезать совсем не хотелось.