Председатель: Я запрещаю вам, пользуясь своим последним словом, вести здесь антисоветскую агитацию! Вы бессовестно злоупотребляете снисходительностью и великодушием советского правосудия! (Продолжительные и оглушительные аплодисменты.)
Председатель: Я делаю вам последнее предостережение и в следующий раз лишу вас слова!
Подсудимый: Благодарю вас. Я искренно тронут терпимостью советского правосудия. Свой долг благодарности я думал заплатить полной откровенностью… Но, разумеется, если этого нельзя, я постараюсь говорить более прикрыто…
Чтобы не обострять вопроса, я скажу просто, что я в высшей степени приветствую то, что на советском языке называется «физкультурой». Многое может перемениться в будущем, но здоровье, заработанное молодежью при помощи всякого рода физических упражнений, любовь к природе, нежной спутнице мужественного спорта, и облагораживающее влияние на душу того и другого — это останется…
Впрочем, когда я, между прочим, заговорил о дисциплине в советской армии, я в сущности предвосхитил дальнейшее, к чему и обращусь сейчас. Всякая дисциплина есть вещь сугубо Белая. Дисциплина есть осуществление иерархического принципа, есть категорический императив, повелевающий младшим уважать старших и повиноваться им. Это именно требование содержится в заповеди: «Чти отца твоего и матерь твою». И хотя советская власть на первый взгляд подрывает родительскую власть и воспитывает коммунистическую молодежь в антиродительской психике, но это только — видимость: на самом деле советская власть ежечасно учит молодежь повиноваться. Советский режим, так сказать, переменил персональный состав «старших». Ими раньше в первую голову были отец и мать, а теперь «за папу и за маму» у молодежи «коммунистические руководители». Конечно, с нашей узкоэмигрантской точки зрения, это факт ужасный, но если посмотреть на него с высоты подлинно Белой Мысли, то все сие переходяще. Я хочу сказать, как персональный состав наставников, так и содержание внушаемых истин. Гораздо важнее вырабатываемая повиновением психическая ткань. Я не могу углубляться в это и скажу просто, перефразируя поговорку про болото и чертей: «Была бы дисциплинированность, а начальники будут…» (Голос: «Да, — красные командиры!»)
Подсудимый: И красный цвет выцветает на солнце.
Но я перехожу теперь к предмету, который, надеюсь, не вызовет между нами разногласий.
Шестая заповедь гласит: «Не убий». Эта заповедь не говорит: «Не казни». Нет, Моисей, хорошо зная жестоковыйность своего народа, да, впрочем, и всех остальных, в своем законе установил смертную казнь. И установил смертную казнь не только для злых людей, но и для злых животных, для злых волов, бодающих до смерти. В этом отношении его психология близка к мировоззрению, которое выражается в хохлацкой поговорке: «Хай злое не живе на свете». Моисей казнил всякого, кто убивал. Казнь не есть убийство. Но что такое казнь? Казнь есть то, за что принимает ответственность на свою совесть правитель, судья. Казнь есть то, что выдерживает его душа. Если он может сказать всенародно: «Да, я казнил их за то и то-то», он не убийца. Он судил и присудил. Он, может быть, судья глупый и жестокий, но он судья. Но скажите, где были судьи, которые присудили к смерти государя императора Николая II? В каком суде судили его дело? Кто вынес ему приговор? Каких вызывали свидетелей? Какой защитник защищал его? Никто. Вы просто убили его. Вы убили его, и всю его семью, и всех его кровных родственников. Вы вырезали все племя, не щадя ни женщин, ни детей, вырезали так, как бывало в древние времена прошлого. Вы убийцы. И сколько людей вы убили так, без суда, без мужества выслушать их отповедь… (Голос с места: «А вы это не делали?! Вспомните, что вы писали в вашем «1920 годе»?»)
Подсудимый: Если мы это делали и поскольку мы это делали, мы тоже убийцы и тоже понесем, если уж не понесли, свою кару. Но разве это замечание ваше именно не уличает вас? В чем дело? Вам ли, открыто провозгласившим лозунг «Смерть буржуям», вам ли спрашивать, делали ли мы это? Если мы это делали, то жалко подражая вам. Вы провозгласили лозунг массовой расправы без суда, лозунг массовых убийств всех тех, кого вы назвали приспешниками старого строя, вы написали это на ваших знаменах, вы к этому призывали миллионы темных людей. Вы с этого начали. Так продолжайте же! Почему вы застыдились? Почему вы сейчас уже не кричите: «Смерть буржуям»? Почему не устраиваете уже «Варфоломеевских ночей»? Зачем вы устраиваете какие-то суды? Я знаю, что вы продолжаете убивать в подвалах, где по-прежнему заводятся моторы, чтобы заглушить расстрелы и стоны, но разница в том, что вы стыдитесь этого. Иначе зачем бы вы устраивали это подобие правосудия, зачем бы вы копировали так трагически-смешно наш старый, вековой, тысячелетний, буржуазный суд? Почему? Да потому, что шапка сатанистов оказалась не по плечу вашим мелким головам. Были люди сильнее вас во зле, и они не выдерживали. И они уступали. Уступили и вы. Ибо Белая Мысль побеждает во всяком случае. Временно можно идти ей наперекор, но она возьмет свое. И вы, убившие царя и бесчисленное число людей во имя социального безумия, которое вы объявили новой формой общежития, вы в конце концов должны были смириться и склонились перед заповедью: «Не убий». О, я не обольщаюсь! Я знаю, что вы убиваете еще и сейчас, что вы устраиваете процессы только тогда, когда это вам выгодно, но вы уже не смеете проповедовать, что убийство, как таковое, дозволено и нужно. Где зажигающие речи, натравливавшие одних людей на других, как на диких зверей? — Вместо этого, я знаю, вы издали тайный декрет, запрещающий пропаганду на фабриках, пропаганду социальной вражды… (Голос с места: «Откуда вы это взяли?»)