На похороны Гримма съехалась братва со всей страны, в том числе и самые видные авторитеты страны, один из которых в расцвете лет выпил коньячка в самолёте, выполняющем рейс «Москва — Омск», и тут же скоропостижно скончался. Якобы тоже от сердечного приступа. В тот же день мотоциклист изрешетил из автомата авторитета, ответственного за Омск, в тот момент, когда тот садился в свою машину. После этого перепуганные приближённые Гримма, решив, что воров в законе устраняют спецслужбы, стали в ужасе уезжать из Тюкалинска и Омска в попытках скрыться и залечь на дно.
Леонтьев тогда тоже был уверен, что ФСБ решило ослабить и запугать воровской мир таким радикальным способом. Он уверился в своём мнении после таинственного звонка в прокуратуру, когда вкрадчивый голос спросил, почему же милиция не нашла заброшенный мотоциклистом на крышу гаража Калашников. И автомат в подсказанном месте нашёлся, хотя и не вывел на след его владельца.
Однако, несмотря на то, что кольцо вокруг Гримма Младшего и двоих его соратников начинало сжиматься, какое-то время они ещё продолжали контролировать торговлю автомобилями, их угоны и транспортировку, браконьерскую заготовку и продажу леса, поставки бензина, сбыт наркотиков и проституцию.
Спецоперация против группировки, в которой участвовали более шестидесяти милиционеров, прошла майской ночью два года назад. Обыски и облавы проводились почти по тридцати адресам, в отделения доставили два десятка человек. Большинство из них сфотографировали, дактилоскопировали и отпустили. Под стражей остались три вора в законе, носящих клички Гримм, Соха и Холод, которые должны получить огромные сроки, вплоть до пожизненного заключения. И сейчас братва пытается освободить своих авторитетов, добившись оправдательного вердикта присяжных.
— Кажется, я уже сделал всё возможное, чтобы этого не допустить, — прошептал Владимир, вертя в руках бамбуковую палочку.
Раздался осторожный стук в дверь, и он пошёл к своему столу. В кабинет вошла женщина лет семидесяти, но он помнил, что по документам ей пятьдесят девять. Возраста посетительнице прибавляли коротко остриженные редкие седые волосы и сухая морщинистая кожа лица. Она была последней из четырнадцати присяжных (двенадцати основных и двоих запасных), с которой ему предстояло побеседовать.
В первый же день, получив задание от Мудрова, Леонтьев отдал своим операм список семи народных заседателей, которых, предположительно, ещё не успели подкупить. Времени на вызовы повестками не было, людей срочно забирали по месту жительства или работы и привозили в управление. В зависимости от ситуации, в беседах применялись самые разные методы воздействия — от взывания к гражданской сознательности до предупреждения о возбуждении уголовного дела. Всем обещалась личная безопасность, предлагалась охрана и переселение на время процесса на конспиративные квартиры. Последнее понадобилось лишь живущей в одиночку женщине лет сорока, судя по обострённым нервным реакциям на каждый вопрос, старой деве, по крайней мере, даме с неустроенной личной жизнью.
Сейчас перед Леонтьевым сидела последняя из пяти присяжных, кто уже отдал свой голос в защиту подсудимых. Её до сих пор не опросили, потому что она уезжала к сестре в посёлок под Новосибирском, и только сегодня вернулась. Теперь ему предстоит выслушать ещё одно оправдание.
— Сколько вам заплатили? — спросил Леонтьев.
— Купили однокомнатную квартиру, — не стала врать и выкручиваться пенсионерка.
— Вы же учителем работали, сеяли в своих учениках доброе, разумное, вечное, — принялся увещевать её оперативник.
— Ничего я не сеяла и не веяла, я в музыкальной школе преподавала и учеников брала, пока артрит не начался, — женщина положила на стол деформированные кисти рук. — Теперь мне пианино уже ни к чему. Но сына достойного вырастила. Институт закончил, инженерное образование получил, а кому оно сейчас нужно? Думал на завод устроиться, квартиру от государства получить. А нет уже ни завода, ни государства. Торговать и воровать он так и не научился. А живём мы впятером в старой двушке моих родителей. В одной комнате — сын с невесткой, в другой — внучка с ребёнком, она с мужем не ужилась и домой вернулась. Не на улице же её оставлять. А мне под спальню бывшую кухонную кладовку расчистили, аж два на два метра, так и сплю за занавеской, без окон и дверей. Хорошо хоть просыпаюсь первая, чайник ставлю, никто меня не будит.