У коновязей понуро стоят наши уставшие кони. Да, с ними труднее, нежели с людьми. День отдыха, хорошая ночевка, сытный обед, стакан водки — и казаки опять бодры, здоровы, готовы в путь. Но коней надо выдержать на покое несколько дней — кормить, растирать их холки, ноги и спины, подлечить и почистить их… Им нужен по меньшей мере недельный отдых. Я говорю об этом есаулу:
— Нет, Борис Петрович, послезавтра, не позже, я выведу нашу сотню в боевом строю, как на парад, перед англичанами. Зачем медлить? Пусть полюбуются и удивятся союзнички, — иронически протягивает он.
— Удивятся? — повторяю я.
— Да, удивятся стойкости, силе воли и духу казаков. Я не хочу, чтобы о русском солдате даже, — он снова цедит сквозь зубы, — «друз-зья» думали, что он неженка, что его могут сломить какие-либо испытания. Суворовские чудо-богатыри перевалили с боями Альпы и, разбив врага, с песнями пришли в Муттенскую долину.
— Но англичане оттягивают торжественную встречу. Майор Джекобс сказал, что ее устроят дней через, пять-семь.
— К черту Джекобса! Завтра же еду в штаб английского командования и сам заявлю о себе. Кстати, вы не забыли поставить в известность майора, что мы везем чрезвычайно важный секретный пакет от майора Робертса и что я должен незамедлительно вручить его генералу?
— Конечно. В первый же час нашей встречи.
— И что он сказал?
— Доложит об этом командующему, хотя тот, вероятно, уже предупрежден по беспроволочному телеграфу.
— А мы-то гнали, торопились с доставкой этой «почты», не позволяли себе лишней дневки, заморили людей. И вот теперь с в е р х с р о ч н ы й пакет уже второй день лежит в моем кармане. Э-эх!
Есаул сразу обрывает и меняет разговор:
— Как Аветис? Очень расхворался, бедняга?
— Обещает завтра быть на ногах.
— Отлично! Вы говорите по-английски?
— Слабо, понимаю кое-что. Я изучал французский.
— Очень жаль, но делать нечего. И прошу вас: не проговоритесь даже, — он понижает голос, — перед Аветисом о том, что я знаю английский язык. Иногда выгодно скрывать свои знания.
— Понимаю, Иван Андреевич, будьте спокойны.
Мы медленно обходим село, коновязи, расположение казаков, провожающих нас взглядами и веселыми приветствиями, и возвращаемся в ханэ.
У кухни толпятся казаки — кто с чашкой, кто с котелком, некоторые, обедающие группами, с ведерком.
Гамалий принюхивается к запаху кушанья и спрашивает Вострикова, уже смачно, с чавканьем уплетающего свою порцию.
— Ну как, герой, хороша английская еда?
— Хорошо, да не дуже. Напихалы, чертови диты, в котел и сала, и мяса, и крупы, так им ще мало показалось, воны туды ще и сахару сунули.
— Как сахару? — смеется Гамалий.
— Так точно! Один край мяса сладкий, другой — кыслый.
— Вашскобродь, — просительно говорит вахмистр — сотня просит: ежели возможно, нехай английцы нам продукт дают, а уж мы сами на своей кухне пищу готовить будем.
— Это можно, — соглашается Гамалий.
— Орлы! Много ли казаку надо? Ночь поспал, белье сменял, брюхо набил — и опять в седло, — говорит есаул, уходя, но я вижу, что ему далеко не до шуток. Какая-то дума беспокоит его.
Ночью, обходя посты, натыкаюсь на Горохова. Село спит, люди и кони отдыхают. Уже третий час, недалеко и до зари. Что нужно командирскому вестовому в такой поздний час?
Я окликаю его.
— Кипяточку шукаю для командира, — говорит он.
— Как? Опять нездоров?
— Никак нет, здоров, только не ложится, все чего-то пишет. Походит-походит да опять за бумагу берется.
— Да где же ты сейчас найдешь кипяток?
— На кухне. А нет, так на щепках разогрею.
Захожу в ханэ Гамалия. Он сидит за столиком, две свечи скудно освещают убогую саклю. Есаул с досадою зачеркивает написанную фразу и, не поднимая головы, говорит:
— Ну как, будет чаек, Горохов?
— Будет, Иван Андреевич. Вы что же это, стихи сочиняете? — отвечаю я.
— Стихи, — сердито буркает Гамалий, — генералу Томсону. Готовлюсь к встрече с ним. Обдумываю вопросы и ответы этому доблестному вояке.
— Стоит ли? Попейте лучше чаю — и спать, — советую я.
— Стоит, — сдвигая брови, говорит Гамалий. — Завтрашняя встреча может многому научить меня.
В дверях появляется Горохов.
— Вашскобродь! У цых, чертяк, все не так, як у людей — ни щепок, ни дров не напросишься. Разбудил я повара-английца, показываю ему чайник: кипятку, мол, командиру надо, а он кулак под нос тычет.
— А ты? — смеется Гамалий.