Тем не менее, руки были красные. Торн встал с кортов и направился в уборную, дабы найти аптечку и набрать воды: Офелии нужно оказать помощь. В момент выхода он заметил, что ее очки стали сероватыми, это говорило о возвращении сознания. В голове у Торна было знание о ее очках: они меняют цвет в зависимости от ее настроения. Быть может, Офелия когда-то ему невзначай об особенности своих очков упомянула, но он не помнил такого.
А если он не помнил, значит, этого не было.
*
Офелия слабо открыла глаза, чувствуя себя получше, чем перед обмороком. Слух постепенно возвращался, а помещение, где она лежала, приобретало адекватные очертания вместо причудливых пятен.
Нет. Не приобретало.
Пятна так и остались, лишь цвета в них добавилось. Офелия нахмурилась и в непонимании замотала головой, приподнимаясь на локтях.
– Не делайте резких движений, – сказал строгий голос. – Ваши очки справа от вас.
Офелия попыталась их взять, как подоспел шарф, нацепив их на нее за пару секунд. Контраст в видении мира произошел весьма быстро, Офелия вздернула брови от неожиданности, но вскоре обнаружила себя не в плену близорукости, а слабости. Заметив интерьер интендантства и разобрав голос Торна, она вновь опустилась на подушки дивана. Постепенно события восстанавливались в памяти.
Офелия переоценила себя и свои способности проходящей сквозь зеркала, за что и расплатилась потерей сознания прямо в гардеробной. Это чревато оправданием перед Торном, которое предстояло придумать.
Торн занимался методической деятельностью: собирал документы к съезду Сената. Странно, но Арчибальд говорил, что первыми нужно собрать именно бумаги к конкурсу проектов…
– Вы так быстро справились с документами к конкурсу… – пролепетала она. – Как?
Торн оторвался от бумаг и кинул на нее смягченный взгляд. Офелия чувствовала в его взгляде испуг и некое беспокойство, инцидент, произошедший сегодня, был не просто не в его планах, еще и половина его деталей не была ему понятна. Тем не менее, Торн не показывал этого полностью, что заставляло сердце Офелии сжиматься сильнее. После всех их стараний он снова загнал себя в стальную клетку.
– Я не справился. Пока что, – ответил Торн.– Во время вашего сна Арчибальд сообщил мне, что съезд Сената и День защиты перенесли на месяц раньше, а потому съезд произойдет не в конце января, как планировался, а в конце декабря. День защиты соответственно. Необходимость сдать все документы в сроки никуда не пропала, поэтому нужно начать все делать сейчас, ведь времени не два месяца, а месяц.
Какой бы слабой она сейчас ни была, все поняла без проблем и дополнительных разъяснений: времени критически мало, сроки сжались почти в два раза. Офелия села на диван и уставилась в пол: Торну теперь стала необходима ее помощь, это радовало до невозможности, но в то же время задача спасти его от нрава Фарука стала лишь сложнее. Уставшая, она уже хотела встать и взяться за работу, но Торн опередил ее: он поднялся с кресла и парой шагов пересек кабинет, усаживаясь на край дивана. Ему было здесь тесновато, но Офелия не посмела сказать что-то против: у него к ней было много вопросов, ответами на которые она ему обязана. Офелия отсела подальше, чтобы дать ему больше пространства, и выпрямилась в спине, откинув докучающие волосы.
Торн и без объяснений уже чувствовал за Офелию некую ответственность, и, непонятно почему, сейчас совсем потерялся в собственных вопросах. Однако сидел он ровно, не шевелясь, и глядел на мирно спящий на столике шарф. Помимо особенностей очков, он знал, что шарф всегда чувствовал себя неуютно в окружении чужих людей, а еще тех, которые совершали гнусности по отношению к Офелии или ее знакомым. Рядом с Торном шарф был поразительно спокоен, и он сомневался, от помощи ли Офелии с обработкой царапин доверие появилось.
– Каким образом я прошел за вами сквозь зеркало? – спросил Торн.
Офелия знала, что то будет его первый вопрос, и даже знала, что ответит. За время жизни на Полюсе следующие суждения казались ей абсурдом, но с Торном такое срабатывало на ура: лучше сделать что-то, чем не сделать ничего. Полуправда лучше полнейшей лжи, но она чувствовала себя мерзко даже от недомолвки перед Торном, хоть и не могла рассказать ему о его свойстве, он сам должен о нем догадаться…
И Офелия переступила через себя.
– Я могу переправлять через зеркала во время физического контакта с телом, – солгала она. – Мне было достаточно взять вас за руку, и я могу пройти через зеркало с вами. Сегодня это мне пригодилось.
Ей были отвратны собственные слова, а они как назло засели поперек горла, так и умоляя выпустить наружу правду. Подстрекала Офелию еще и совесть, ведь, чтобы заслужить доверие Торна, необходимо самой перестать врать.
Торн же молчал, не отводя внимательного взгляда от шарфа. Порой его глаза и впрямь внушали страх своей холодностью и безжалостностью как к окружающим, так и к самому себе, но она пыталась себя убедить в том, что перед ней лишь оболочка Торна, которую разбить – и на сцену наконец выйдет тот самый Торн, с кем они вместе докапывались до правды в Центре девиаций.
Офелия слушала гнетущий стук часов на стене и еле различимые звуки жизни за окном. Вечерело, что дало ей понять о времени, проведенном без сознания. Отсутствовала она около пары часов и совсем не запомнила момента, как попала с лестничной клетки в интендантство, но уверенность в том, что это произошло через зеркало была непробиваемая. Офелия, ожидая ответа Торна, опять ощутила укол вины за ложь, ей безумно хотелось рассказать правду, но это не давалось возможным сейчас, пока Торн ей не доверяет. Она знала его хорошо, а потому понимала, что он будет отвергать правду до тех пор, пока не произойдет событие, что пошатнет его уверенность в собственной отменной памяти.
– В чем причина вашего плохого самочувствия? – продолжил Торн, на сей раз менее уверенно. Ему нечасто доводилось сталкиваться с потерей сознания у человека.
Офелия сочувственно и в то же время удивленно насупила брови, пораженная странной заботе Торна о незнакомом ему человеке, и также она была польщена его несоизмеримой(если речь шла о Торне) доброте.
– Дальние прямые переходы даются мне трудно, поэтому есть риск переоценить себя и попасть в ситуацию наподобие этой, к тому же, два таких перехода менее чем за час… Плохо сказываются на состоянии, но оно стабилизируется быстро.
Брови Торна оказались у переносицы весьма быстро, а на лоб вновь вернулась знакомая Офелии поперечная морщина.
– В таком случае, зачем вы совершили второй?
Она прикусила губу, вспомнив о Тени над Торном. Сущность была готова поглотить сначала его, а потом и ее разом прямо на тесной лестничной клетке, но Офелия понятия не имела, зачем ей вдруг понадобилось дежурить в коридоре интендантства, а после вести Офелию к Торну через зеркало.
– Позади вас образовалась облачная сущность, – честно призналась она, серьезно глядя на Торна. – Черная, похожая видом на плотный дым. Она как бы занесла руку и хотела нанести вред, из-за чего я запаниковала и пренебрегла своим состоянием.
Офелия пристально следила за реакцией Торна, пока у него лезли глаза на лоб от услышанного. Быть может, из-за новости о Тени, может, из-за поступка Офелии… Она не знала.
А вот Торн знал. Потрясение настигло его со скоростью света, ибо он не мог припомнить, когда любой другой человек поступал опрометчиво ради его безопасности. Офелия могла и сама сбежать, знакомы они всего неделю, но не сделала этого и вопреки собственному здоровью пошла на риск пройти сквозь зеркало…
Офелия почувствовала на себе его пронзающий словно жало взгляд, от которого стало чуть дискомфортно, ведь слов не последовало. Торн не знал, что происходит: неужто она и впрямь не врала, говоря о союзниках пару дней назад? Поначалу ему казалось это до ужаса смешным, но спокойствия ради он позволил ей помогать ему, а теперь и не знал, как реагировать… Офелия действительно хотела ему помочь, но с какой целью? Кто в здравом уме будет желать его общества?