– Вы что… – Торн не успел закончить, рефлекторно выставляя руки и хватая плечи Офелии.
За чудовищной картиной к ней пришел животный страх, но в ту же секунду она ощутила, как на плечи легли широкие ладони, а бесстрастный голос вернул в реальность. Офелия облегченно выдохнула, сжимая в кармане пальто маленькое зеркальце, по которому могла связаться с Ренаром и Арчибальдом.
– Гектор ушел бы отсюда, только покажи ему это, – сказала Офелия и развернулась к Торну, замечая на его лице беспокойство за нее и отмечая, что зрачки расширены. – Нужно идти дальше, кажется…
– Хищники неподалеку, – закончил Торн. – Вы связывались с остальными?
Она отрицательно покачала головой и тут же достала зеркальце из кармана. Пальцы крепко сжимали маленький круглый предмет, будто он исчезнет, стоит только отпустить. Медленно она стала его открывать, стараясь контролировать каждое действие большого пальца. Контроль над протезами ощущался как попытки двигать конечностями после обморожения: заторможенная реакция и недостаточная скорость моторики, но Офелия чувствовала, что с каждым часом ношения этих протезов движения становились более плавными и подвластными ей.
Открыв зеркальце, она сунула руку в отражения и представила Ренара. Постучала пальцами друг о друга заместо щелчка и ощутила, как по коже постучали так же – место назначения верное. Спустя пару секунд в ее руку вложили записку, и Офелия наконец вытащила запястье из волнистой поверхности.
В ее руках оказался листок, сложенный вчетверо. Офелия захлопнула крышку зеркальца и убрала его в карман, отдавая бумагу Торну. Он развернул его в два счета и показал Офелии, после чего оба замерли в недоумении.
Театр. Он здесь.
Офелия почувствовала, как звонкое облегчение охватило сердце и тело, растекаясь по конечностям и волосам со скоростью света. Еще минуту назад она боялась, что Гектора искусала стая голодных волков, думала, как бы эффективно потратить оставшийся час… Она громко выдохнула, улыбаясь и оголяя белые зубы.
Гектор жив.
– Подлый ход, – процедил Торн сквозь зубы.
Офелия нахмурилась, не понимая его недовольства, пока не заметила вторую строчку в записке:
Они сместили время на час раньше.
– Как это нам мешает? – спросила она, разворачиваясь к Торну.
Его непреклонность с новостью о сдвиге графика возросла в момент, но Офелии никак не удавалось установить, с чем это связано. То ли сей факт задевал его перфекционизм, то ли причина крылась в более серьезном событии. Глаза Торна молчали в солидарность хозяину, она не нашла во взгляде ни намека на ответ. Он уставился в пол, думая над чем-то неизвестным Офелии, пока ее настороженность от ситуации с Гектором только росла, пересекая новые пределы. Она уже не была так уверена в его сохранности даже в театре.
– Вам стоит надеть перчатки, – сказал Торн властно и поднял на Офелию сочувствующий взор. Правда это сложно назвать сочувствием, ибо она не была уверена, обладал ли Торн этой чертой характера сейчас. – Появление при дворе с металлом в руках влечет за собой преследования аристократии.
Офелия и без объяснений Торна понимала, что ее ждет в случае сенсационного выхода к знати во второй раз. Слыша холодные завывания ветра вдалеке и наблюдая за оранжевым заревом в небе, она достала из кармана пару простецких перчаток. Неуклюжие пальцы принялись натягивать ткань на правую руку. Левая кисть держала перчатку только за счет двух пальцев, а правая была вынуждена справляться сама, из-за чего Офелия протискивала именно руку внутрь перчатки, а не наоборот, как обычно. Внутри просыпалась злость на саму себя за излишнюю самоуверенность вместе с беспомощностью, что пробуждала слезы. В горле встал ком, руки переставали слушаться и Офелия уже раздраженно вдевала руку в перчатку, пока та не упала на землю.
Она ощутила сильнейший жар, приступ стыда за неловкость движений, ибо осознала, что Торн все это время стоял и наблюдал. Стыд поглощал ее, она тратила время того, кто ненавидел потраченное впустую время сильнее всех.
– Так мы не успеем, лучше идти без, – сказала она, поднимая на него виноватые глаза. – Это займет много времени.
Она рассчитывала на молчаливое согласие с его стороны, так как каждая минута была на вес золота, но Торн в очередной раз удивил. Не проронив ни слова, он наклонился к земле и поднял упавшую перчатку. Руками струсил с нее грязь под ошарашенные глаза Офелии.
Она еще помнила все ритуалы дезинфекции с флаконом спирта, знала, как Торну отвратительно касаться чужих вещей. И тем не менее наблюдала за тем, как он не брезговал трогать ее перчатки. Весь стыд исчез в момент, оставив после себя теплое чувство, навевающее что-то родное. Без лишних слов Офелия поняла, что Торн намеревался сделать, и подняла руку. Аккуратно и быстро он натянул на правую кисть перчатку, застегнув пуговицу на запястье. Офелия неотрывно следила за процессом и замечала еще больше покраснений на руках Торна от холода. Все же ему стоило захватить плащ.
Торн застегнул пуговицу на левой перчатке, скрыв от посторонних глаз новые протезы Офелии.
– Спасибо, – поблагодарила она, сжимая и разжимая пальцы.
Подняв голову, чтобы посмотреть Торну в глаза, она увидела не прежде строгий взгляд, а сильнейшую растерянность и абсолютное непонимание, будто бы Торн только сейчас понял, что сделал. Офелия кинула секундный взгляд на свои руки ради подтверждения, что перчатки не были иллюзией, и вновь посмотрела на Торна.
– Мы теряем время, – отчеканил он последнее слово с маниакальной строгостью, будто пытаясь сохранить рушащийся образ бесстрастного интенданта, но едва ли получалось.
Офелия кивнула и, не теряя себя из поля зрения Торна, схватила его за локоть. Место расправы над веселой ярмаркой угнетало их двоих, а осознание скоротечности времени вновь вернулось в умы: они сильно опаздывали, и если Ренар сообщил о переносе спектакля, значит, перенос их касался.
Она откинула все чувства, стерла с холста эмоции и увидела перед собой очертания закулисья театра, где прямо сейчас блистали на сцене актеры, пытаясь воссоздать великий день. Офелия и Торн растворились в глади старого грязного зеркала, чтобы выйти из роскошного ко всему двору. Однако сейчас аристократия Полюса не волновала ни капли, все остатки внимания они направляли на спасение Гектора с самого жестокого поля боя в жизни Офелии: общества аристократов.
Она ступила на гладкие доски, в уши ударил манерный тон актеров, к глазам припали крайне нелепые движение и жесты, несвойственные реальным людям. За плотными шторами занавеса, ударивших в лицо им с Торном, скрывались зрительские места. Торн встал сзади, наблюдая за игрой актеров.
– Я во второй раз спасу этот мир, – парировал актер Другого, – а потом создам новые правила. Много правил. Я прочно оближу… то есть лично прослежу, чтобы каждый им следовал. Больше никаких посредников. Я буду вездесущ и всеведущ.
Офелия ощутила прилив гнева за столь достоверный сценарий и безошибочность слов. Видимо, среди находившихся в Мемориале тогда затерялся Летописец с Полюса. Она не желала отвлекаться на созерцание воспроизведения событий, где была главной героиней, но в рядах одинаковых бледнолицых людей со светлыми волосами различить Гектора оказалось трудной задачей.
Она нашла на сиденьях партера Беренильду, та с волнением уставилась вбок. Офелия проследила за взглядом на другую сторону закулисья и увидела, как в цилиндре стоял Гектор. Непроизвольно она раскрыла рот и распахнула глаза, понимая, что его видно, что он на сцене и играет роль Арчибальда.
– Это очень плохо, – прошептала Офелия.
– Не могу не согласиться, – ответил Торн и кивнул в сторону группы людей с татуировками на веках – Миражи. – Они не оставят вас в покое, если что-то пойдет не так.