— Здесь кто-то жил, — тихо сказала она.
— Здесь жили Он и Она, — таинственно заговорил Артем. — Они ушли от людей и вдвоем поселились на этом тихом острове... Они захотели узнать, действительно ли с милым рай в шалаше.
— А потом? Что же было потом?
— Потом подул ветер, пошел проливной дождь, на них стало капать и... рай кончился. Они ушли, а шалаш остался.
— Наверное, тот, кто говорит — с милым рай в шалаше, на самом деле никогда в нем и не жил, — сказала она.
В этот полуденный час стало тихо кругом. Не слышно птиц, пчел. Над головой остановились облака, застыло огромное озеро, не шелохнется на березе ни один лист. Артем и Таня стояли у входа в шалаш и смотрели друг на друга. Он и Она — одни в этом вдруг примолкшем мире.
Молчание затягивалось, нужно было что-то сказать, но он не мог: пересохло в горле. Глядя на нее, Артем подумал, что никогда в жизни не видел таких красивых глаз. И эти глаза были влажные, теплые.
— Пойдем туда... — незнакомым голосом сказал он и с ужасом подумал, что вот сейчас этот влажный блеск уйдет из ее глаз, лицо станет холодным, и все кончится. Когда она становится такой, ему хочется убежать куда-нибудь подальше и не видеть ее. Как странно, что иногда глаза женщины могут ранить гораздо больнее, чем самые-самые жестокие слова.
У нее вдруг задрожали губы, она передернулась, будто от озноба, и, все так же прямо глядя ему в глаза, быстро заговорила:
— Со мной еще никогда такого не было... Я знаю, что должна тебе такое сказать, чтобы ты... ну, не смотрел на меня так... Ты нехорошо смотришь... Должна сказать и не могу...
— И не надо, не говори!
— Мне не нужно туда идти... — продолжала, будто прислушиваясь к себе, Таня. — Я знаю, что не нужно,..
Я всегда поступала так, как думала, а сейчас не понимаю, что это со мной?..
Артем обнял ее горячие плечи и увлек за собой в сумрачный шалаш. Они опустились на сухое слежавшееся сено.
— Я делаю все, что ты хочешь... — шептала она. — И мне это нравится... вопреки здравому смыслу!
— Я тебе тогда у костра неправду сказал, что ты мне нравишься... — тоже шепотом говорил Артем. -— Я тебя люблю... Слышишь, Таня, люблю!
Он нащупал тесемку купальника и дернул. И тут солнечные пятна набросились на них сквозь дырявую крышу. То выхватывали из полумрака ее полные губы, то глаза, то золотистое плечо, то удивительно белую, с загнутым вверх соском грудь.
Артем целовал Таню. Ничего подобного он еще никогда не испытывал. Он на миг разжал свои объятия, чтобы поделиться переполнявшим его через край счастьем, сказать какие-то нежные слова, но она зажала ему рот ладонью и прошептала:
— Ради бога, молчи!
3
Артем сидел, привалившись голой спиной к жесткому сосновому стволу и вытянув ноги. Над островом плыли облака -— его любимые облака, которые сейчас ничего не напоминали. Ровно шумели деревья, добродушно плескалась у берега волна. Где-то в стороне, за островом, прошла моторная лодка. Долго слышался басистый гул. Постепенно он становился визгливее, тоньше и наконец оборвался. И снова благословенная тишина. Совсем близко пролетели три большие утки. Казалось, они очень торопятся и чего-то боятся: длинные шеи напряженно вытянуты, быстро-быстро машут крыльями. И что за жизнь у бедных уток? В любой момент может грянуть выстрел, и дробь со свистом рассечет воздух.
Пришла Таня, тихая и печальная. Села рядом. В волосах запутались сухие травинки. Длинные ресницы опущены. По тому, как они вздрагивают, чувствуется, она ждет: что он сейчас скажет?
Обняв ее за плечи, Артем сказал:
— Таня моя... Моя Таня!
— Почему твоя?
— А чья же? — Он, улыбаясь, приподнял ее подбородок и посмотрел в глаза»
Девушка отодвинулась, сняла его руку с плеча.
— Ты стал такой самоуверенный.
— Ладно, критикуй, ругай, можешь даже отколотить, только позволь тебя поцеловать.
— Нет.
Она еще дальше отодвинулась. Сорвала почти прозрачный колокольчик на длинной ножке и стала сосредоточенно рассматривать его.
— Даже теперь мы с тобой не можем найти общий язык, — с досадой сказал Артем.
— Даже теперь... — повторила она.
— Я хотел сказать...
— Лучше ничего не говори, — перебила она. — У меня такое впечатление, что ты вдруг поглупел.
— Это, наверное, от счастья. ,
— А вот я не чувствую себя счастливой... — со вздохом сказала она.
Над головой зашуршало, посыпались сухие иголки, и скрипучий голос громко произнес:
— Пр-ривет!
4
Умываясь утром, Артем заметил на другом берегу, рядом со своей машиной, мотоцикл. «Рыбачок пожаловал», — подумал он. Иногда в пятницу приезжали рыбаки, но они всегда останавливались на песчаной косе, далеко выдававшейся в озеро. И рыбачили совсем в другой стороне. Артему так и не удалось с ними ни разу перекинуться словом. Впрочем, ему не очень-то этого и хотелось. Он чувствовал себя на острове владетельным князем и не желал, чтобы кто-либо нарушил невидимые границы его вотчины.
После завтрака Таня с Кирой отправились на прогулку по острову, а Артем, испытывая смутное беспокойство, сел в лодку и поплыл к противоположному берегу. Про мотоцикл он Тане ничего не сказал.
«Москвич» стоял под толстой елью. Гладкую крышу будто кто-то нарочно усыпал иголками. Какая-то птица оставила свою отметку на капоте. Артем увидел снаружи в лобовом стекле свою загорелую до черноты бородатую физиономию со светлыми глазами. На лбу длинная царапина: это он сам себя зацепил блесной. Большой нос покраснел и облупился.
— М-да... хорош женишок! — пробормотал Артем. Тут послышалось покашливание, и грубоватый голос насмешливо произнес:
— Видали мы таких женишков...
Из прибрежных кустов вышел Володя с ружьем на плече, В зубах тлела папироса. Рукава рубахи закатаны. Руки мускулистые, волосатые. Возможно, он давно стоял здесь и видел, как Артем причалил и по-идиотски любовался на себя, смотрясь в лобовое стекло, будто в зеркало.
— Где ее прячешь? На острове?
— На дурацкие вопросы я не отвечаю.
Володя выплюнул окурок, наступил на него огромной ступней в сапоге, подошел ближе. Сузившиеся глаза смотрят зло, губы кривятся в усмешке.
— Развлекаетесь на лоне природы... Рыбку ловите? Его наглый тон стал раздражать Артема.
— А ты, смотрю, специалист по крупной дичи? — в тон ему сказал он.
— Из ружья не только по. дичи стреляют...
— Ты меня заинтриговал, — усмехнулся Артем.
— Я ведь такой... отчаянный!
— Как же, помню... Когда вы втроем на меня одного навалились.
— Послушай, борода, что тебе, своих питерских мало? Чего к нашим-то девкам пристаешь?
— Дурак ты, — сказал Артем.
Володя выпятил широкую грудь, сорвал с плеча ружье и зачем-то сунул под мышку, а кулаки сжал.
— Я тогда не просил дружков подсоблять мне, — процедил он. — Так, по пьянке увязались... Я и один из тебя котлету сделаю...
— Не тряси ружьем-то, — сказал Артем. — Ненароком выпалит... прямо тебе в ухо!
Володя подошел к сосне и повесил двустврлку на сук. Лицо его побагровело от гнева. Сверля Артема глазами, сказал:
— Хочешь, я твою телегу в озере утоплю?
— Попробуй...
Он матюгнулся, подскочил к «Москвичу» и, навалившись грудью на багажник, сдвинул с места. Артем видел, как вздулись под рубахой мышцы, напряглась загорелая шея, а подошвы сапог вдавились в землю. Машина медленно покатилась по пологому берегу к воде. Треснула ветка под колесом, и «Москвич» по радиатор вошел в воду. Парень еще поднатужился, но передние колеса накрепко увязли в песке.
Володя распрямился и со злорадной ухмылкой посмотрел на Артема.
— Вытащи-ка теперь, борода... — сказал он.
— Здоров ты, ничего не скажешь... — Артем подошел к нему и прежде чем парень сообразил, в чем дело, изо всей силы снизу вверх ударил в подбородок. Взмахнув руками, Володя упал на спину, как подкошенный. Секунду лежал, изумленно хлопая глазами, потом вскочил и... тут же получил второй удар в челюсть. На этот раз он поднимался с песка медленно и неохотно. Глаза его осоловели, губы были разбиты. Сплевывая кровь и потирая подбородок, он смотрел мимо Артема. Охота драться и показывать свою силу у него пропала.