Наступая на противно пищавшее битое стекло, Артем, морщась, быстро разделся и забрался под стеганое дедово одеяло. Утром предстоит им с Гаврилычем вставлять новое стекло, черт бы побрал этого Дмитриенко! Но подумал об этом Артем без всякой злости.
4
Артем слонялся по двору и поглядывал на калитку: Гаврилыча что-то не видно. На него это непохоже. В восемь утра он заявляется минута в минуту. Артем подмел комнату, вытащив гвозди, снял раму, но без плотника не стал вставлять стекло. Приготовив на керогазе завтрак — сосисочный фарш с яйцом и кружку крепкого чая, — без особого аппетита поел и отправился к плотнику домой.
Дом Гаврилыча стоял на углу двух улиц. Под окнами два тополя и рябина. Листья наполовину пожелтели, лишь рябина были молодо зеленой, а красные ягоды матово светились среди удлиненных узких листьев.
Артем постучал. Никто не ответил. Он постучал еще раз и потянул ручку на себя. В избе никого не было. Недаром говорится, что сапожник всегда без сапог: изба Гаврилыча была тесной и сумрачной. Горница да маленькая кухня, в которой три четверти места занимала
белая русская печь. Вот и все хоромы искусного плотника.
Мебель тоже не ахти какая, самая необходимая: комод вишневого цвета, высокий буфет с резными шишечками по углам, широкая кровать с подушками. Очевидно, плотник потому не запирает свой дом, что сундуков с добром нет.
У поселкового Артема поджидал Носков. На худом, чисто выбритом лице тонкие морщины, в глазах усмешка.
— Государева работничка разыскиваешь? — сказал он. — Ну-ну, ищи...
— Где же он?
— Помнишь, нахваливал его? И золотые руки, и то да се... Вот и сглазил! Прямым ходом загремел твой Гаврилыч в милицию. Вчера вечером Юрка самолично отвез на мотоцикле, как старого дружка...
— Когда же он успел набраться? — удивился Артем. — От меня уходил трезвый.
— Долго ли умеючи, — усмехнулся Носков. — Не расстраивайся, через трое суток будет здесь, как миленький...
— Он ведь и выпьет, никогда не шумит... Что произошло?
— Ничего. Наш участковый, бывает, нет-нет и устроит рейд против пьяниц, Как увидит — выпивают на лужке у сельпо, так самого заводилу в коляску — и в район. Он бы и двоих посадил, да не влезают. А в Бологом меньше трех суток не дают. Юрка по моему указанию объявленьице на столбе приклеил: «Винно-водочные изделия распивать возле магазина воспрещается». А они выпивают.
— Почему именно у магазина нельзя? — поинтересовался Артем.
— Самое бойкое место. Люди идут в сельпо за хлебом иль крупы купить, а там на крыльце уже сидит веселая компания, только бутылки под забор летят... Ну, женщины и стали жаловаться, чтобы, значит, прикрыли мы эту лавочку у сельпо. Так они, мазурики, возле бани придумали, В пятницу и субботу баня мужская и женская, а при бане буфет. Туда пиво из Вышнего Волочка привозят. Вот наши мужички после работы и
располагаются вокруг баньки. Юрка и там было объявленьице пришлепнул, да потом снял. Не на мотоцикле нужно возить, а на самосвале...
— Не мог наш участковый другого прихватить — обязательно Гаврилыча, — сказал Артем.
— Другие помалкивают, когда Юрка приходит, а Гаврилычу — как же! — побеседовать нужно...
— А Эдуард, пес его, где же? — поинтересовался Артем.
— Пес этот — умора! — рассмеялся Носков. — Как только Гаврилыча повезли — он следом за мотоциклом. Дорога сам знаешь какая... Догнал за поселком и с ходу — шасть в коляску! Прямо хозяину на колени... Теперь на пару отбывают срок.
— Как там Мыльников? — спросил Артем. — Приглашал в пятницу на рыбалку, а сам не приехал.
— Забыл совсем! Он звонил и велел передать, что не сможет на этой неделе. Там ревизия какая-то прибыла из Москвы, вот он и крутится.
Кивнув на дом, Носков спросил:
— Чего это у тебя стекло-то выбито?
— Сова ночью залетела.
— Сова?
— А может, и филин, — сказал Артем.
Носков крякнул и полез в карман за папиросой.
— Нарисовал карикатуру-то?
— Не на хорошее дело вы меня подбиваете, Кирилл Евграфович...
— У Мыльникова в кабинете специальный альбом есть, куда он все заметки из газет, где его хвалят, приклеивает... Мыльников годовой план перевыполнил, Мыльников первое место по району держит, самодеятельность у Мыльникова лучшая в области, а вот про то, как Мыльников из-за своего упрямства гробит на бездорожье сверхплановую продукцию, никто еще не написал... Такой заметки нет в его альбоме. Вот мы и обрадуем его. Я уже статейку набросал, а ты давай карикатуру. С редактором я договорился — напечатают. И поглядим: приклеит он эту заметку в альбомчик или нет.
— Может, все-таки лучше поговорить с ним по душам? — попытался отговорить Артем. — Умный человек, поймет.
— Уж я ли с ним не толковал! Сколько раз собирались втроем: я, Мыльников и Осинский. И получалось точь-в-точь, как в басне Крылова «Лебедь, рак да щука»... Есть у него, Алексея Ивановича, одно слабое место — это печать. Тут он реагирует сразу. Вот увидишь!
— Ладно, уговорили, — согласился Артем,
— Одно дело сделали, — сказал Носков и повернулся к мальчишке, что сидел на низкой скамейке и с любопытством посматривал в их сторону. — Женька, иди-ка сюда!
Мальчишка отрицательно покачал головой. Он был в клетчатой рубахе и зеленых штанах.
— Иу, иди же, — уговаривал Кирилл Евграфович. — Никто тебя не съест.
— Чего идти-то? — пробурчал Женька. — Мне и тут не дует.
— Погоди, я сейчас, — сказал Носков Артему и поднялся в поселковый. Вышел он оттуда с двумя толстыми ученическими альбомами для рисования.
— Где тут у тебя учительница нарисована?
— Там, — неопределенно кивнул головой мальчишка.
— Покажи.
Женька нехотя поднялся и подошел к Носкову. Тот сгреб его за шиворот и потащил к Артему. Женька упирался, старался вырваться. Губастое лицо его — и так-то не очень жизнерадостное — стало сердитым.
— Дядя Кирилл, — ворчал он. — Рубаху порвете. Слышите, уже трещит? Говорю вам, не убегу!
— Знаю я тебя! — не отпускал Носков. — Весной редактор районной газеты приезжал, хотел посмотреть его рисунки, так он, сукин сын, в лес убежал!
— Говорю, не убегу, — сказал мальчишка, глядя исподлобья на Артема. Ему лет тринадцать-четырнадцать. Светловолосый, голубоглазый такой крепыш. Волосы давно не стрижены, прядями свисают на лоб, упираются в воротник, за который крепко ухватился Кирилл Евграфович.
— Погляди-ка, как рисует, чертенок! — Носков протянул Артему альбомы. — Но зато характер...
— Мне мой характер нравится, — буркнул мальчишка.
— Ты не хочешь, чтобы я смотрел твои рисунки? — спросил Артем.
— Смотрите, — пожал плечами Женька. — Жалко, что ли?
— Вон как, оголец, разговаривает! — покачал головой Носков.
— Смотрите поскорее, — сказал Женька. — Мне еще надо к Петьке поспеть... Мы за грибами договорились.
Артем с улыбкой раскрыл первый альбом. Что он мог увидеть тут интересного? Какие-нибудь незамысловатые детские рисунки: пейзажики, деревенские домишки с дымом из труб, кошек, собак, гусей... Он не ошибся: в первом альбоме действительно были дома, башня, станция, клуб, животные. Но как это было выполнено! Артем перелистал альбом, улыбка сошла с его лица. Он стал серьезным и даже озабоченным. Носков с любопытством наблюдал за ним. Женька — председатель все еще держал его за руку — равнодушно смотрел на крышу детсада, где крутили хвостами две сороки. Лицо его было невозмутимым.
— Пойдемте ко мне, — сказал Артем и, захлопнув альбом, первым зашагал к своему дому.
Уселся на бревна и, положив альбомы на колени, стал внимательно переворачивать страницы. Каждый рисунок разглядывал подолгу, хмурил брови, усмехался, иногда бросал быстрый, восхищенный взгляд на хмурого паренька, будто не веря, что это дело его рук. Трудно было поверить, что этот лохматый, мрачноватый мальчишка так искусно владеет карандашом. Рисунки были выполнены смело, уверенной рукой. В них чувствовался живой смешливый ум, острая наблюдательность и умение подмечать в явлениях самое главное, а в характерах — самое существенное. Рисование для мальчишки — насущная потребность. Вот серия портретов. Это, конечно, учителя, родители, знакомые.