К тому моменту, когда мы перебазировались на аэродром Херед близ городка Хатван в Северной Хорватии, немцы, стремясь деблокировать окруженную под Будапештом группировку, предприняли очередную попытку танкового прорыва. И вот тогда наш полк получил приказ штурмовать переправу в районе Естергоша.
В первый день мы сделали несколько боевых вылетов. Летали и составом полка, и группами по шесть самолетов.
На следующее утро, вновь отбомбившись по переправе, мы возвращались на аэродром, когда ведущий группы Кузин обнаружил крупное скопление танков и бронетранспортеров. Были среди них и машины-бензозаправщики.
- Немцы! - передал по радио Кузин.
- Не может быть, - усомнился кто-то из нас. - Мы уже километров пятнадцать прошли над своей территорией.
- Выходит, прорвали нашу оборону. Ясно видел на танках и бронетранспортерах кресты.
Только сели, Кузин доложил обстановку. Ищенко запросил у начальника оперативного отдела Верхолапа, нет ли данных об изменении линии фронта. Тот ответил, что нет. Связались с дивизией, затем с корпусом. Ответ тот же: никаких новых данных об изменении линии фронта не поступало.
- Выходит, показалось тебе, Саша, - принял решение Ищенко. - Продолжай работать по переправе.
- Как же так, командир! - стоял на своем Кузин. - Собственными глазами видел фашистские кресты. Нельзя дать танкам безнаказанно уйти!
- А почему в дивизии, почему в корпусе молчат? Говорю, померещилось тебе. Действуй, как приказано.
Кузин понял, что спорить дальше бесполезно. Факты складывались против него. Однако своим глазам он тоже не мог не верить. Поддержали его и летчики. Возиться же попусту с переправой, которая противнику теперь была уже ни к чему, казалось всем до нелепого обидно. И Кузин принял решение на свой риск и страх. Уйдя с курса, он повел группу туда, где была обнаружена вражеская колонна. Снизившись до бреющего полета, мы окончательно убедились, что Кузин прав: ошибиться с высоты десяти метров - не рассмотреть, что под тобой именно "тигры", "пантеры" и "фердинанды", было, разумеется, просто невозможно. Так что, выполнив разворот на сто восемьдесят, мы по команде ведущего рассыпались и ударили по врагу. Танки и бронетранспортеры, тщетно ища спасения, расползлись по полю в разные стороны. Но уйти от пикирующего штурмовика ни на гусеницах, ни на колесах невозможно!
Назад мы повернули, только когда полностью кончились боеприпасы. Возвращались в отменном настроении: оставленные позади костры уничтоженной техники врага веселили душу.
А Кузина по возвращении взяли в оборот. Кто позволил нарушить приказ? Кого бомбили на собственной территории? Всполошились поначалу и в дивизии. Крестов на танках, кроме нас, никто не видел, а по данным оперотдела, никакого противника в том месте не должно быть.
- Может, и не должно быть, да было! - спокойно возражал Кузин. - Было, а теперь нет... Пожгли мы их к чертовой матери!
И только через несколько часов, когда начальник оперативного отдела Верхолап получил новые данные, подтверждавшие изменение линии фронта, Кузина и всех нас оставили наконец в покое. Выяснилось, что немцам, чтобы соединиться с окруженной группировкой, оставалось пройти на том участке всего каких-нибудь семь-восемь километров. Инициатива Кузина, таким образом, оказалась как нельзя более к месту. Разгром одной из танковых частей противника помог в какой-то степени сорвать общий замысел врага.
А через несколько дней Кузина сбили.
...День не заладился с самого утра. Пока шли на цель, погода стояла пасмурная: на высоте ста - ста пятидесяти метров плотной завесой висела низкая облачность. Но едва мы пересекли Дунай, как топором обрубило: ни измороси, ни туч - чистое небо! И сразу же появились немецкие истребители.
Мы летели без прикрытия, так что "фоккеры" особо не церемонились: обрушились на нас сразу же. Но до цели уже рукой подать, и бомбы свои на нее мы все-таки сбросили. Накрыли удачно, с первого же захода. Можно бы и домой, но "фоккеры" не отстают. Тогда мы на бреющем завели не раз выручавшую нас в таких случаях "чехарду" - воздушные стрелки шпарят по немцам из своих пулеметов. "Фоккеры" вьются вокруг, а сделать ничего не могут. Перескочили мы через Дунай, там, на счастье, все та же мура: видимость максимум пятьсот метров, облачность низкая. Это и помогло отделаться от истребителей. Растаяли в облаках, как сахар в кипятке. Ищи-свищи...
В общем, привезли только несколько пробоин. Да в машине Кузина вышло из строя СПУ - самолетное переговорное устройство, соединяющее летчика с воздушным стрелком.
- Прежде, пока меня броней не огородили, и без СПУ можно было сигнал подать. Подергал тягу руля глубины - и порядок, - пожаловался стрелок Кузина Молчанов. - А теперь что? Захочешь, к примеру, время уточнить или, скажем, про ужин что-нибудь разузнать - жди до земли...
- Зато фрицы тебя до ужина свинцом не накормят, - пошутил в ответ кто-то. - А дергай в бою не тягу руля, а пулемет! Он у тебя у турели небось приржавел от безделья.
Посмеялись. Но никто не знал, что шутка эта окажется роковой. И часу не прошло - поступил приказ на второй вылет. СПУ чинить было некогда.
Утренняя хмарь развеялась. Небо совсем очистилось. Видимость отличная. Как для нас, так и для немцев. До цели жались к земле, шли на бреющем. А там снова началось...
И зенитки лупят, и "фоккеры" опять появились.
У Лядского дыра в плоскости образовалась; мне хвост очередью из крупнокалиберного прошили; кто-то задымил и отвернул в сторону... Но и цель под нами горит, штурмовики свое дело делают. Выходя из очередного пике, я заметил, что в хвост Кузину заходят сразу два "фоккера". Молчанов лупит из своего пулемета, а Кузин как ни в чем не бывало лезет в пологой горке, набирает высоту, будто сзади у него никого нет.
Так он, как позже выяснилось, и считал в тот момент. Трассу, которая прошила воздух рядом, он видел, но решил, что бьют снизу из эрликонов. А предупредить его, что на хвосте два вражеских истребителя, оказалось некому: СПУ бездействовало, а до тяги руля глубины Молчанов дотянуться не мог. Вторая трасса тоже прошла мимо. Молчанов сумел зацепить из своего пулемета ближайший "фоккер", и немца швырнуло в сторону, когда он нажал на гашетки своих пушек.
Зато второй "фоккер" не промазал.
Густо дымя, машина Кузина стала валиться вниз, к земле. Лядский после рассказывал, что якобы заметил, как от нее отделились два белых комочка: видимо, и Кузин, и Молчанов успели выброситься из горящей машины с парашютами. Впрочем, за точность он не ручался - ему самому в следующее мгновение влепили очередь вражеские зенитки.
А потом появились наши "яки". Зенитчиков мы подавили сами, а "фоккеров" взяли на себя истребители. Бой был тяжелый. За несколько минут в землю вслед за машиной Кузина воткнулись один за другим еще четыре факела: один "як" из группы прикрытия и три "Фокке-Вульфа-190". Цель, когда мы взмыли после очередной атаки, полыхала сплошной огненной рекой...
Вечером только и разговоров было, что о Кузине. То, что Саша не вернулся с задания, потрясло многих. Особенно сильно переживал майор Николаев. Они вместе с Кузиным воевали с самых первых дней.
- Ну никак не могу поверить! - твердил Николаев. - Всю войну вместе прошли, и на тебе - под самый конец...
Однако до конца войны, хотя и был он совсем близок, хотя и оставалось до победы каких-нибудь три месяца, предстояло еще пройти сквозь многое. Война одинаково страшна, одинаково беспощадна и жестока что в первый, что в последний день. Смерть во время войны работает без выходных...
Аэродром Кончаны в Чехословакии, куда мы в начале апреля перебазировались из Венгрии, встретил нас затяжными дождями. Погода стояла нелетная, но летать надо было. Работы навалилось хоть отбавляй. Летали и в дождь, Не всегда, правда, удавалось выходить из него, как говорится, сухим. Места для всех новые, видимости подчас никакой.
Особенно туго приходилось молодым летчикам из пополнения. Один из них, Швецов, возвращаясь после боевого задания, потерял из-за плохой видимости группу и блуждал в пелене дождя до тех пор, пока не выжег почти всю горючку.