В институт я поступила легко – на экзамене медалистов гоняли сильнее, чем остальных, но я оказалась прекрасно подготовлена благодаря репетитору и собственной отличной памяти, а потому никаких проблем. Я понимала уже, что зачислена, а два дополнительных вопроса мне задают просто «для галочки». Особенно позабавил последний, заданный преподавателем с серьезным лицом:
– Скажите, а как звали Мечникова?
Решив, что это шутка, я переспросила и увидела, что текст вопроса уже записывается в специальную графу экзаменационного листа.
– Илья Ильич.
– Отлично! Мы ставим вам «отлично», Гельман, можете идти. Экзаменационный лист сдадите на выходе ассистенту.
Я вышла из аудитории, сдала документ и, спускаясь по широкой лестнице на первый этаж, расхохоталась.
Акела ждал меня в машине, увидел смеющееся лицо и понял – все хорошо, можно расслабиться. Поцеловав меня, он протянул телефон:
– Позвони отцу.
– О-о-о! – застонала я. – Давай позже, а?
– Аля, позвони, он обрадуется.
Если честно, с того момента, как мы с Акелой стали любовниками, я побаивалась звонить отцу. У него был какой-то странный нюх в отношении меня – он по голосу безошибочно угадывал, что со мной что-то происходит. А мне ну вот никак не с руки, чтобы он узнал. Я пока еще не решила, как преподнести ему эту новость. Акела всерьез собрался жениться – так и сказал однажды утром, вынимая из-под подушки коробочку:
– Я хочу, чтобы ты стала моей женой.
Я запрыгала на кровати, чувствуя себя совершенно счастливой. Он лежал с коробочкой в руке и с улыбкой наблюдал за моими кульбитами:
– Так что – согласна?
– А ты надеялся, что я откажусь? – Я упала на него сверху и принялась целовать.
Чуть позже Акела сам открыл коробочку и показал мне дивной красоты тоненькое колечко с прозрачным бриллиантом, ограненным в форме сердечка. Кольцо было не золотым, а какого-то другого оттенка.
– Это платина, – объяснил он. – Ручная работа. Мне показалось, что стандартные магазинные тебя не порадуют, да и не подойдут.
Страсть Акелы к раритетам и эксклюзиву поражала. Он никогда не делал банальных подарков – всегда что-то особенное, то, что либо ассоциировалось у него со мной, либо просто подходило только мне. Так однажды привез длинное кружевное платье в пол с высоким воротником и глубоким вырезом на груди, с короткими рукавами-фонариками. Я облачилась в него и долго крутилась перед зеркалом, с удивлением рассматривая произошедшие перемены. Я стала словно выше ростом, изящнее, тоньше. Даже лицо изменилось, приобретя строгие черты и фарфоровый оттенок.
– Видишь? – Акела обнял меня сзади. – Такая вещь мало кому идет – для нее нужно внутреннее содержание. А тебе идеально – сама посмотри. Ты стала статуэткой – дорогой и элегантной.
Да уж, к этому платью вряд ли можно добавить мои любимые берцы, в которых я гоняла на своем «Харлее». В таком платье хочется парить над паркетом, улыбаться загадочно, прикрывая лицо веером, кружиться в вальсе и назначать свидания галантным кавалерам.
– Где взял?
– Неважно. Понравилось?
– Очень. Знаешь, а в нем ведь можно замуж выходить.
Акела рассмеялся:
– Собственно, я к тому и клоню.
Оставалась одна проблема. Мой отец.
Двухтысячные
Между отцом и Акелой снова пробежала черная кошка – как в тот день, когда папа узнал о нашей связи. Только теперь причиной была смерть Славы. Я не осуждала мужа – как не осуждала и отца, только теперь мне приходилось лавировать между ними, как маленькой лодочке между двумя огромными боевыми кораблями. Даже на похороны брата мы поехали порознь – папа наотрез отказался сесть в одну машину с Акелой.
Мне пришлось позвонить Бесо и попросить его приехать за отцом. Тот удивился – как и все, считал, что папа в тюремной больнице. Пришлось сказать правду.