— А-а, брось-ка ты, Александр! Не до шуток мне, — поморщилась Казакова и грубовато закончила: — Мужиков гулящих на учет беру.
— В производители, что ли? Так я за элиту сойду.
— Ты-то, отеребок?! Да кому ты кроме Серафимьи нужон? — и совсем было прошла мимо Пайвина, да вовремя вспомнила и остановилась: — Слушай, Александр, тебя куда на лето определили?
— Меня-то? В шаталтрест.
— Нет, я серьезно спрашиваю.
— Если серьезно, то куда пошлют, а поближе сам сбегаю. А вам-то зачем знать, по какой нужде?
— Очень простая нужда: пастухи требуются на отгонное пастбище.
— К Замараево?
— Ага, туда.
— Не, не пойдет. Лавочки рядом нету.
— Лучше деньги сохранятся.
— А их еще заробить надо.
— И заробишь, если захочешь.
— Я дорого запрошу.
— Поди, не дороже денег?
— Мотоцикл «Урал»! — бухнул Пайвин и сам удивился нечаянной идее.
— У-ра-ал! — с расстановкой повторила Анна Ивановна и посуровела: — Я с тобой, Пайвин, серьезно разговариваю, а не от безделья лясы точу.
— И я серьезно: вырешит мне правление «Урал», хоть чертей на том свете пасти стану!
— Пайвин, да ведь ты без году неделя работаешь в колхозе и за что тебе мотоцикл вырешать?
— Не хотите, как хотите. Вот и пускай заслуженные ветераны пасут молодняк, а мне в Понькино хорошо! — повернулся спиной Пайвин.
«Уйдет, стервец! — подумала Казакова. — Попивает он, конечно, не без этого, и в колхозе живет третий год. Какая уж он кандидатура на «Урал»! Желающих купить мотоцикл — пруд пруди, пусть и на моде теперь «Жигули» и «Москвич». Но где, где желающие пасти телят? И чем они, животные, виноваты, что нет пастухов? А коли решится Пайвин, стало быть, в рюмочку наплюет, стараться будет и за привесы биться…»
— Знаешь, Александр, такие вопросы середь улицы не решают. Это раз! А главное — я не председатель и не правление в целом. Однако если ты на полном серьезе, то слово даю — буду стоять за тебя. Договорились?
— Вы для меня не Сима, чтоб шутить. Я согласен, но при условии.
— Ну, значит, условились! — облегченно улыбнулась Анна Ивановна, улыбнулась впервые за весь сегодняшний день.
— Постойте, Анна Ивановна! На второй-то гурт кого наметили? Слыхал я, будто нынче к Замараево два гурта погонят.
Казакова снова нахмурилась и с горечью, откровенно призналась Пайвину:
— Не подобрала еще, Александр, никого еще не нашла…
Пайвин, роняя пепел на телогрейку, машинально затягивался сигаретой и что-то молча соображал. Анна Ивановна терпеливо ждала, когда он заговорит.
— Лучшего напарника, чем Молоков, не найти! — сказал Александр и придавил окурок подошвой кирзового сапога.
— Молоков, Молоков… Это Алексей, что ли, на кормокухне который работал?
— Он самый!
— Не боишься? Он, скажи-ка, сколько уж дней кряду пьет?
— А зимой Молоков пировал?
— Не припомню, вроде бы, всегда на смену выходит трезвый.
— То-то и оно! Мужик смирный и работящий, а гулянку можно в любое время приостановить.
— Попробуем, Александр! И сегодня же вечером я заведу разговор в конторе о вас с Молоковым.
— И о мотоцикле! — веско добавил Пайвин.
На том и разошлись они с Пайвиным — он домой, а Казакова на ферму. И хотя хлопот и расстройств было полно до самого позднего вечера — опять Зойка Никитина и Марьяна Шуплецова заявились на дойку пьяные, — Анна Ивановна все равно не забывала о кандидатах в пастухи, как она окрестила Пайвина с Молоковым. Еще не остыла от ругани с «хозяйками пьяного корпуса», а на уме снова пастухи. Поделилась своей «находкой» с дояркой Варварой Федотовной Волковой — самой старшей по возрасту на ферме, рассудительной и немногословной женщиной. С другими нельзя: они вон как разгорячились на Зойку и Марьяну, выгнали тех из корпуса и, поминая на чем свет стоит пьяниц, подоили беспризорных коров.
Волкова не меньше, а больше, чем другие, устала, однако и виду не подавала. Она выслушала Анну Ивановну и не спешила советовать что-либо. Казалось, думала Варвара Федотовна о чем-то своем, а вовсе не о словах главного зоотехника. Потом, словно мать на дочку, посмотрела на Казакову и ободрила-успокоила:
— Не мучай себя, Анна Ивановна! Никого на пастухов, окромя Пайвина и Молокова, тебе и не сыскать. Моли бога, ежели они не отдумают. Чего и говорить, попивают оба, и ничем я их не оправдываю. Но куда хуже и срамнее, когда бабы запиваются. А еще что скажу. Ежели тыкать в глаза: мол, пьяницы вы отпетые, то чего им остается делать? Надо же и верить в человека, помогать ему в люди снова выйти! Конечно, разговоров опосля не оберешься. Но судить-рядить легче всего, а кто пасти-то будет телят? Небось никто из говорливых не кинулся, а?