- Именно, - пробормотал Джеймс. – Поэтому меня там больше нет, среди … них.
Англичанин вскинул голову и твердо потребовал:
- У меня остались только легкие минометы и ракеты, не достать, да еще ваш запрет на использование вне боя. Но у вас ведь есть звуковая разведка и осталась артиллерия. Накройте их!
- Нет, - ответил Зимников, тяжело перекатывая желваки на челюстях.
- Что?.. – не понял Ванситтарт, думая, что ослышался.
- Нет, - без выражения повторил Петр Захарович.
- Не понимаю… - прошептал англичанин, с ужасом и отвращением вглядываясь в лицо комбрига. – Как же вы можете?..
Новый вопль пронесся над полем, выжженным огнем, изрытым траками и снарядами. Он оказался гораздо громче и страшнее прежнего.
- Там ведь ваши люди…
- Да, - отозвался Зимников. – Мои. Но у меня больше нет снарядов, чтобы тратить их на что-то иное, кроме убийства наступающих врагов.
- Лжете, - бросил ему в лицо Ванситтарт. – Лжете!
- Забываетесь, - жестко заметил полковник.
Ванситтарт сник, ссутулился и опустил голову.
- Вы представляете, сколько у вас будет дезертиров к утру? – с явственным отчаянием в голосе спросил он у полковника.
Отблеск пламени усилился, стало видно, что это не иллюзия и не оптический обман. Большой, яркий костер. Чудовищные крики боли раздавались непрерывно, далеко разносясь в ночи, с легкостью достигая передового края бригады.
- Да. Будут. Но немного, - ответил Петр Захарович. – И пусть они дезертируют сейчас, чем завтра, в решающий момент.
- Чудовище, - прохрипел Джеймс. – Бог мой, чудовище… Но неужели никто… - он оглянулся, теперь, когда англичанин не контролировал себя, акцент в его словах стал отчетливее, заметнее. – Неужели никто не прекратит страдания этих несчастных?!
- Никто. Потому что я отдал четкий и ясный приказ – стрелять только по противнику. И вы знаете об этом.
- Петер, вы не лучше их, - бросил Ванситтарт прямо в лицо командиру, с безнадежным отчаянием. – Вы такой же подонок и мерзавец!
Он не ждал ответа, но Зимников, почти невидимый в темноте, отозвался. Медленно, тяжело, как будто каждое слово стоило ему невероятных усилий.
- Нет, я не чудовище. Я командир бригады, против которой стоит страшный враг. У меня мало людей, мало снарядов, почти нет тяжелого вооружения. Но мы должны сражаться дальше. И я использую любую возможность для этого. В том числе – показываю моим солдатам, что ждет их в плену. Можете думать обо мне, что угодно, это мои грехи, и я сам отвечу за них перед Всевышним, не вы. И наконец…
Особо страшный, пронзительный крик прервал его слова. Полковник замер, потому что в громком, протяжном стоне он разобрал отдельные слова.
- Не может быть, - прошептал он.
- Пастор, - эхом отозвался Ванситтарт.
В голосе несчастного не осталось ничего человеческого, но слова, что были произносимы им, не оставляли ни тени сомнения – кто выкрикивает хриплые, захлебывающиеся фразы.
- Засуха и жара поглощают снежную воду, так и преисподняя поглотит грешников! Забудет их утроба матери; будут лакомиться ими черви, не остается о них памяти! Сломится беззаконник, как дерево!
– Афанасий… Но он же погиб вместе со всем взводом… - выдавил Зимников.
Голос диакона креп, он гремел в ночи, как погребальный звон потустороннего колокола.
- Я вижу, как хлеб ваш станет пеплом, опустеет город, и жилища будут покинуты и заброшены, как пустыня! Народ безрассудный, не сжалится над вами Творец, и не помилует!
- Минометы! – гаркнул Ванситтарт, по лицу его текли слезы. – Я прикажу открыть огонь, и можете меня расстрелять!
Казалось, человек не в силах кричать еще громче, но диакон Афанасий проревел во всю мощь горла, устрашающим гласом:
- Мы умрем, но за нами придут те, кто совершит возмездие! Проклинаю вас, нелюди! Проклинаю!!!
В это мгновение Зимников понял, что означала двойная серия сигнальных ракет. Он резко развернулся и выпрямился, готовый отдать приказ, который уже никому не было суждено услышать.
Ночь превратилась в день. Ослепительный белый свет затопил мир, выжег тьму, истребил даже самые мелкие тени. Все вокруг стало светом, немыслимо ярким, обжигающим. Убийственным. За светом пришел шум – чудовищный, одновременно низкий и в то же время пронзительно-свистящий рев. Грохот ударной волны, расходящейся, как круги на воде. Но его полковник уже не услышал.
* * *
- Вспышка! - закричали снаружи одновременно несколько голосов.
И верно, даже сквозь брезентовую крышу палатки было видно разгорающееся вдали свечение.