Решившись и признав в нобиле равного, пионер без лишних слов и промедления принял боевую стойку и двинулся по кругу, словно обходя противника. Он был хорош, очень хорош – высокий, подтянутый, массивный, но притом быстрый. Хорошая, грамотная стойка выдавала опытного бойца. Томас вдохнул полной грудью, наклонил голову, прижав подбородок к груди, и так же сделал шаг.
Сколько Фрикке себя помнил, он никогда не боялся рисковать. Томас был безжалостен ко всем, и в первую очередь к себе, но в то же время абсолютно верил в свою силу и исключительность. Там, где другие начинали колебаться и подсчитывать шансы, теряя время, он шел напролом, не оглядываясь и не сожалея. Прочие отступали или погибали. Он – побеждал, потому что иначе просто не могло быть.
Поэтому нобиль без тени сомнений вышел против панцерпионера, небрежно отметя все мысли о своем возрасте и иных недостатках.
Оберфельдфебель сделал только одну ошибку, он решил не очень больно бить собрата по золотому знаку. Первый удар пионер нанес вполсилы, полураскрытым кулаком, чтобы просто сбить с ног и завершить схватку. Здоровенная рука полетела в лицо невысокому, щуплому по сравнении с «черным» противнику, но каким-то образом лишь мазнула по скуле. Затем руки бойцов на мгновение сплелись в странный узор, Томас сделал сложное и слитное движение, одновременно шагая вперед, чуть приседая и разворачиваясь на левой ноге. Его ладонь с выпрямленными и сжатыми пальцами мелькнула быстрее мысли, впечатываясь в правое подреберье противника. Как ужалившая змея, нобиль мгновенно качнулся назад, разрывая дистанцию и уходя от возможного ответа, но в этом уже не было нужды. Гигант остался стоять на месте, сложившись почти пополам, его руки безвольно упали, из горла вырвался надрывный хрип. Затем оберфельдфебель повалился на колени и, скрючившись, рухнул, как подрубленное дерево, свернувшись гусеницей и жадно хватая воздух ртом. На подбородке выступила кровь. Ягеры завопили от восторга, скандируя «Но-биль! Но-биль!», из уст панцерпионеров вырвался слитный вздох немыслимого удивления.
- Неплох, очень неплох. Но, как все мальчишки, самоуверен и предсказуем, - резюмировал Томас. - А я умел убивать еще тогда, когда его папа не вполне представлял, что за штука болтается у него между ног.
Он с грустью обозрел ягеров, и под взглядом, полным печали, утихали самые буйные скандалисты.
- Я разочарован, - веско, тяжело произнес Фрикке. – Почти пять десятков против пятнадцати человек. И они устояли…
Ягеры молча потупили головы, крыть было нечем.
- С завтрашнего дня мы добавим дополнительные занятия по борьбе. Будете учиться у тех, кто смог вам навалять, - Томас кивнул на пионеров, которые потеряли некоторую толику высокомерия. - Бой должен быть боем, а не балетом для подготовительной группы девочек.
Томас подошел к группе «черных», все еще готовой к схватке. Оберфельдфебель уже отчасти пришел в себя, тяжело дыша и сглатывая горечь, неизбежную при хорошем ударе в печень. Пару мгновений Фрикке внимательно смотрел на них, а затем раздвинул руки в скупом движении, напоминающем объятие, и с доброжелательной улыбкой произнес:
- Что ж, добро пожаловать, друзья.
* * *
- Видите ли, мой юный друг, - сказал Томас. – Сразу видно, что вам не доводилось поддерживать порядок и дисциплину по-настоящему.
Последние два слова он отчетливо выделил голосом. Лейтенант вытянулся, боясь даже дышать, ловя каждое слово. Фрикке поправил портупею с коротким клинком, взглянул на часы. Еще немного времени у него было.
- Управлять людьми можно двумя способами, опираясь на заемный авторитет или на свой собственный, - сказал нобиль. – В армии за командиром стоит вся машина государственной и военной власти, поэтому он может быть хорошим, средним или плохим, но все равно останется командиром, а его войско станет выполнять приказы. Но в таких отрядах, - Томас указал на окно с желтыми отблесками. – Это невозможно. Чтобы держать в узде вольницу, которой нечего терять, командир должен быть сильнее всех, и ежедневно доказывать это. «Братья» были очень нужны нам, но они же вносили в дивизию опасность анархии и настоящих внутренних конфликтов, потому что не уважали и презирали моих солдат, да и меня самого. Потому я спровоцировал этот… инцидент.
На лице адъютанта забрезжило понимание, обрывочное, неполное, боязливое.